Мифология советского космоса - Вячеслав Герович Страница 30

Данный документ наглядно демонстрировал напряженные отношения между этими людьми и стоящими за ними властными структурами. Королев, выступавший от лица космической промышленности, рассматривал роль человека на борту «Востока» не более чем «присутствие». Советские инженеры проектировали космический корабль как «аппарат, на котором полетит не летчик, а „человек на борту“»353.

На «Востоке» была установлена система ручного управления, но ее функции и возможности использования были сильно ограничены. Были доступны лишь две функции ручного управления: коррекция ориентации и включение тормозного двигателя при входе в атмосферу; их разрешалось использовать только в экстренных случаях354. В техническом отчете по «Востоку», подписанном Королевым за две недели до запуска, четко сказано, в каком случае космонавт мог вмешаться в работу автоматики: «При выходе из строя системы ориентации по Солнцу ориентация космического корабля перед спуском может быть осуществлена пилотом с помощью оптического ориентира и системы ручного управления»355. Если все шло по плану, космонавту не требовалось – по сути, было запрещено – использовать какие-либо функции ручного управления.

Выступая от лица ВВС и космонавтов, Каманин сопротивлялся попыткам инженеров ограничить действия первых космонавтов на борту. Вопрос о том, поручить ли космонавтам даже такие минимальные задачи, как проверка оборудования и радиосвязь, был предметом жарких споров.

РАССКАЗ ГЕНЕРАЛА

Из дневника генерал-лейтенанта Николая Каманина

2 марта 1961 г. Сегодня я, Королев, Яздовский, Галлай, Алексеев и другие товарищи более трех часов редактировали «Инструкцию космонавту», составленную шестью космонавтами совместно с представителями ОКБ-1…

Королев, Келдыш, Бушуев и Вознесенский [имеется в виду Воскресенский.– В. Г.] настаивали на значительном сокращении текста «Инструкции», считая, в частности, что после проверки всего оборудования корабля инженером космонавт перед стартом должен проверить скафандр и радиосвязь, а остальное оборудование только осмотреть. По существу, эти предложения резко ограничивали деятельность космонавта в кабине корабля при подготовке к старту и в полете. Королев мотивировал свои требования тем, что в одновитковом полете вся аппаратура четко сработает автоматически – без вмешательства пилота.

Мы – Яздовский, Галлай, Смирнов и я, – будучи категорически против ограничения действий пилота, высказали такие доводы. Космонавты очень хорошо знают оборудование корабля и свои возможности управления им в случае вынужденного ручного спуска (после включения логического замка). Они будут чувствовать себя увереннее, если лично убедятся в исправности аппаратуры. Кроме того, производя полную проверку оборудования перед стартом, наблюдая различные явления в полете, записывая свои впечатления и показания приборов в бортжурнал и докладывая о них по радио, космонавт будет все время занят. Постоянная занятость космонавта будет отвлекать его от возможных отрицательных эмоций при перегрузках и в невесомости, к тому же мы сможем получить много ценной информации для подготовки последующих полетов.

После довольно продолжительных дебатов Королев и Келдыш согласились с нашей точкой зрения, и отредактированный первоначальный вариант «Инструкции» был утвержден Королевым и мною356.

«Инструкция…» включала правила действий в таких аварийных ситуациях, как сбой связи, разгерметизация салона или пожар на борту. В случае пожара космонавт должен был проинформировать Землю и совершить немедленную посадку. В случае разгерметизации кабины непосредственной опасности не было, так как космонавт был в герметичном скафандре и полет мог продолжаться еще в течение четырех часов, а посадка должна была происходить по команде с Земли или с помощью ручного управления357.

Через две недели Каманин обсудил с космонавтами новый текст «Инструкции…». Космонавты предложили внести изменения, дающие им более широкую свободу действий, например разрешить космонавтам ослабить подвесные ремни после выхода на орбиту, надевать космические перчатки только за пятнадцать минут до старта вместо полутора часов и вести бортовой журнал во время полета. Они также единодушно настаивали на том, чтобы космонавт имел возможность заблокировать работу резервного парашюта, если основной парашют полностью раскрылся. Каманин сумел включить в итоговый документ все предложенные поправки, кроме последней. Менять автоматику незадолго до полета не представлялось возможным; Каманин, однако, обещал вернуться к этому вопросу в будущем358.

29 марта 1961 года Государственная комиссия по запуску «Востока» выслушала доклад Королева. Он рассказал, что два последних беспилотных пуска «Востока» 9 и 25 марта прошли успешно, и заявил, что ракета-носитель и космический корабль «Восток» готовы к полету человека. После обсуждения председатель комиссии Константин Руднев спросил каждого члена комиссии, одобряет ли он лично запуск космического аппарата с космонавтом на борту. Все согласились. Далее дело было передано на рассмотрение председателю комиссии президиума Совета министров СССР по военно-промышленным вопросам Устинову359.

РАССКАЗ ИНЖЕНЕРА

Из записной книжки Бориса Чертока, заместителя Королева по управлению космическими кораблями

2 марта 1961. В 18.30 [заседание] в Кремле у Дм[итрия] Фед[оровича] [Устинова]

С[ергей] П[авлович] [Королев]

1) Все надежно – больше нам эти пуски ничего не дадут.

2) Опубликовать сразу по выходе на орбиту, чтобы в случае чего иметь приоритет – приводился пример стратостата «СССР». Усыскин и др. «Они погибли, но рекорд за СССР держали 22 года».

Зам пр[едседателя] КГБ предложения все поддержал, но предл[ожил] просмотреть, что можно уничтожить в случае приз[емления] на чужой тер[ритории].

Но в докладе СП: «Удачная трасса до 236[-й] сек[унды] приземл[ение] в случ[ае] отказа Д[вигательной] У[становки] только на нашей тер(ритории), с 236 по 272 – только в океан до мыса Горн. С 273 уже спутник. Т[аким] о[бразом] только одна сек[унда] дает Атл[антический] океан, Африку, Турцию и Черное море».

Что лучше? Гибель в океане или жизнь, но приземл[ение] на чужой тер[ритории]?360

Советское руководство, по-видимому, было больше обеспокоено перспективой приземления Гагарина в чужой стране, чем угрозой падения корабля в океан. Королев, очевидно, признавал, что полет «Востока» был связан со значительным риском, но, по его мнению, для свершения такого масштаба высокая степень риска была приемлемой. Он привел в пример подвиг экипажа советского стратостата «Осоавиахим-1», который в январе 1934 года установил новый мировой рекорд высоты ценой своих жизней361. Спустя несколько месяцев после того полета в Академии наук СССР состоялась конференция по изучению стратосферы, где Сергей Королев, тогда еще малоизвестный специалист по ракетной технике, заявил: «Чтобы победить врага, его нужно раньше как следует изучить»362. Этим «врагом» для него стала стратосфера. Став главным конструктором советской пилотируемой космической программы, Королев считал, что космонавты