Русский флибустьер - Владимир Андреевич Жариков Страница 3

Вот так здесь и живём. Месяц прошёл, как я тут, по дому, конечно, скучаю, а больше всего по тебе, моя милая Настасьюшка. Снишься ты мне еженощно, моя звёздочка ясная.

На сём закругляюсь я, передавай поклон своему батюшке, Афанасию Силычу, а моим родным я отписал уж отдельно.

Любящий тебя Петруша».

Анастасия ещё два раза перечитала письмо и прижала его к груди. Не забыл её на чужбине суженый и любит.

* * *

Тем временем в нижнем течении Дона при впадении в него Иловли, где река Дон делится на два рукава, в Паншин-городке звенели пилы, стучали топоры. Ломовые лошади, запряжённые в сани, тащили сюда длинные сосновые стволы, мужики на пилораме распускали их на доски, кузнецы ковали скобы и гвозди, дымили котлы со смолой, сучились канаты. На стапелях к кильсонам[3] прилаживались штевни[4] и шпангоуты[5]. Кипела работа на паншинской верфи – строились сразу четыре линейных корабля: «Крепость», «Скорпион», «Флаг» и «Звезда» для Азовского флота.

После взятия крепости Азов в 7204 (1696) году русское государство получило выход к Азовскому, а стало быть, и к Чёрному морю. Это облегчало торговлю с Европой, поскольку северный порт Архангельск мог принимать купцов четыре-пять месяцев в году. Однако Чёрное море неспокойно. И не только штормами грозно – купеческие караваны требовали защиты и от разбойников-пиратов, и от недружественного Крымского ханства, да и от всего Османского государства, хозяйничавшего на Чёрном море. Для этого и строились военные корабли.

Мореходство не ново было для Руси. Ещё в 6415 (907) году князь Вещий Олег со своим войском переплывал на ладьях Понт Эвксинский[6] и шёл на Царьград. Однако теперь для ратных дел на море ладьи да струги не годились. Нужны были большие корабли с мощной артиллерией и чтоб две роты солдат могли взять на борт – такие, как у голландцев да у французов, у испанцев да у англичан. Вот и озадачился царь Пётр постройкой нового русского флота. Великие перемены ждали древнюю святую Русь.

В конце марта, по самой распутице, государь вновь спешил из Москвы на воронежские верфи. По весеннему половодью там планировался спуск на воду кораблей Азовской флотилии. Англичанин Осип Най, некоторое время по делам бывший в Москве, и на этот раз ехал с ним, а Джон Ден, увы, скончался зимой от приступа грудной жабы. Пётр по дороге пожелал опять навестить воеводу Авдеева. В тот день в гостях у воеводы был купец Афанасий Струнин с дочерью Анастасией.

– Чем торг ведёшь, купец? – поинтересовался царь.

– Дык… – от робости перед государем Афанасий замялся. – Всем понемногу. Медами, и пенькой, и смолою, и дёгтем.

– Пьенька нам ошень нужен, – заметил англичанин. – Для такелаж[7], для канат пьенька много нужен. И дьоготь нужен, и смола…

– Что ж, купец, – Пётр посмотрел в глаза Афанасию. – Цену втридорога не ломишь?

– Как можно, государь!

– Ну, вот тебе и поставщик! – обратился царь к Осипу, а потом повернулся к воеводе: – А твой сын, как вернётся из Англии, немедля пусть на верфь отправляется. Отыщет там капитана Петера фон Памбурга и останется у него под началом. Коли на верфи его не найдёт, пусть в Таганрог скачет. В экипаж «Крепости» его назначаю вторым штурманом. Я сейчас письмо с рекомендацией напишу. В поход пойдёт, в Константинополь.

Пётр Алексеевич повернулся к Анастасии:

– Ну а ты, красавица, кем будешь? Уж не зазноба ли тёзке моему?

Девушка зарделась.

– Сколько годков тебе?

– Шестнадцатый миновал.

– Ну, вот и славно. Вернётся твой милый из турецкого похода, и свадебку сыграем!

* * *

Петруша приехал в родные места на Ивана Купалу. И батюшка Антип Прохорович, обняв сына, сразу же поведал ему о царском повелении, вручил письмо к фон Памбургу. Однако пару деньков Петруша решил передохнуть дома, в родимой речке Сосне искупаться, но первым делом, конечно же, повидаться с Анастасией.

Милые встретились на своём заветном месте под сосной на берегу реки.

– Долго ж я ждала тебя, родной мой, – сетовала девушка, – а ты снова в путь.

– Так не по своей воле, милая Настасьюшка! А ослушаться царского веления не вправе я. На службе я теперь. Но не грусти. Дай бог по весне из Турции воротимся, так и повенчаемся с тобою… Жарко-то как! Пойдём-ка лучше к реке, искупаемся!

По крутой тропке они спустились к воде.

– Ты отвернись, не подглядывай!

Девица сняла сарафан, осталась в сорочке. Зашла в реку по колено. Воздух зноен, а водица ещё студёна. Наклонилась, посмотрев на своё отражение, зачерпнула воду ладонью.

– Ну что, можно? – спросил Петруша.

– Можно, можно.

Парень скинул кафтан и порты, в исподнем с разбегу плюхнулся в воду, окатив брызгами Анастасию.

– Ой! – вскрикнула девушка.

А Петруша уже плыл саженками, саженей на двадцать отплыл.

– Плыви ко мне, Настасьюшка!

Анастасия зажмурилась, набрала воздуху в лёгкие, решительно погрузилась. Открыла глаза и, стараясь не окунать голову, загребая руками по-собачьи, поплыла, а Петруша ей навстречу. Встретились, где ноги дна не касаются, обнялись, поцеловались, вдвоём не спеша поплыли к берегу. На берег вышли, сорочки сушили на себе, благо солнце припекало жарко.

– А море, какое оно? – спросили Анастасия.

– Море? Разное. Красивое.

– И волны большие?

– Всяко бывает. Когда штиль – вода гладкая, как в нашей Сосне, а ежели шторм – большие волны, повыше терема…

– Хочется море увидеть.

– Погоди, увидишь ещё. Вот будет у меня свой корабль, возьму в поход тебя.

Глава 3. «Крепость»

Петруша добрался до Таганрога к концу июля. К тому времени весь флот уже находился там. Корабли стояли и у пристани, и на рейде. Матросы суетились, загружали в трюмы мешки, ящики, бочки – провиант и пресную воду, офицеры подгоняли их. Грузился и сорокашестипушечный фрегат «Крепость». Капитан фон Памбург орал на матросов, мешая русские и португальские ругательства. Откуда он родом, фон Памбург, никто толком не знал. Не то голландец, не то португалец. С коричневым обветренным и просоленным лицом, усы жёсткие чёрные, нос крючком. Говорили, бывший пират, а там кто его знает.

За всей этой кутерьмой наблюдал и сам царь Пётр, да бояре и дьяки