Личная война Патрика Финнегана - Крис Райт Страница 29

— Почему бы тебе не сунуть пушку в кобуру и не повторить эти слова, незнакомец?

— Отличная идея, — согласился я и убрал кольт. — На счет «три»?

— Считаю я.

— Идет.

По его лицу мелькнула тонкая усмешка. Он выпрямился, держа правую руку со слегка растопыренными пальцами дюймах в десяти над рукоятью кольта. Левая рука очень медленным, совсем незаметным движением скользила назад, за спину.

— Раз… два…

Я не отрывал взгляда от его лица, но краем глаза продолжал следить за левой рукой, ожидая, когда она сделает резкий рывок, чтобы вынырнуть с оружием — вероятней всего, небольшим самовзводным пистолетиком с обоймой в рукоятке. Произносить «три» он, конечно же, не собирался — во всяком случае, не до того, как нажмет на спуск. Но выстрела так и не прозвучало. Со стороны штольни послышались шаги и уверенный мужской голос распорядился:

— Не шевелись, Блонди.

Это было произнесено очень спокойно, но с такой непререкаемой властностью, что юноша немедленно застыл на месте.

— Держи руки подальше от оружия, — посоветовал ему обладатель голоса, выходя из темного провала штольни на свет. Им оказался немолодой мужчина, невысокий, полноватый, с длинными, почти до плеч, волосами, одетый не в обычную для этих мест ковбойскую одежду, а в длинный темный сюртук, брюки в узкую полоску и мягкую фетровую шляпу. У него было добродушное, благожелательно улыбающееся лицо и небольшие глазки, смотреть в которые было так же приятно, как в револьверное дуло. Они изучающе глянули мне в лицо, и я почувствовал, будто меня пронизывают насквозь рентгеновскими лучами.

— Привет, Пастор, — сказал я. — Вот уж кого не ожидал увидеть. Так это твое?

Я кивнул на юного Блонди. «Пастор» Донахью кивнул все с той же добродушной улыбкой.

— Хороший мальчик, но немного горяч. Спасибо, что не убил его, Финнеган. Из него еще выйдет толк.

Блонди недоверчиво уставился на меня.

— Финнеган! Это что, и есть Финнеган?

В его голосе было больше разочарования, чем изумления. Я усмехнулся.

— Не похож?

Блонди с независимым видом хмыкнул, смерив небрежным взглядом мои пять футов и восемь дюймов роста.

— Я думал, он побольше. И постарше.

— Кто бы говорил, — проворчал я. Донахью рассмеялся.

— Пойдем посидим с нами, Финнеган. Блонди как раз закончил с дровами — попьешь кофе, поздороваешься с ребятами. Ты ведь никуда не спешишь?

Я пожал плечами.

Лагерь в старой шахте был устроен основательно: на противоположных стенах штольни висели две яркие керосиновые лампы, седла и прочая амуниция были аккуратно разложены вдоль стен, а в одном из боковых ходов горел костер, и языки пламени жадно лизали обломки старых вагонеток и обвалившейся крепи. Дым уходил куда-то вверх — по всей видимости, костер был устроен точно под вентиляционным шурфом или каким-то естественным колодцем, который действовал как печная труба, — оставляя в пещере лишь аппетитный запах жареного мяса.

— Вчера подстрелили пару горных баранов, — объяснил Донахью, присаживаясь у костра. Там кашеварил угрюмого вида детина с квадратными плечами, таким же квадратным подбородком и характерным боксерским профилем. Встретившись со мной взглядом, он тут же отвел его, но я успел заметить мелькнувший в его глазах недобрый огонек — он меня узнал. Я его, впрочем, тоже. — Оставили немного свежатины, остальное закоптили. Угощайся.

Я принял из рук кашевара жестяную тарелку и приступил к трапезе. Для дичи мясо оказалось довольно мягким. Донахью смотрел на то, как я ем, с мягкой отеческой улыбкой.

— А ты, говорят, подался в маршалы, Финнеган?

Я отозвался нечленораздельным ворчанием — мне как раз попалась жила в мясе.

— Что-что?

— Я говорю, ты видишь где-то на мне маршальский значок, Пастор? — буркнул я, справившись с неподатливым куском. — Как по-твоему, что я тут делаю, в этих благословенных пустошах? Прогуливаюсь для поправки здоровья?

Донахью рассмеялся.

— Да, я слышал про то, как тебя выгнали из города. Удивительно, что они не сделали этого сразу, как ты вернулся.

— Значок помешал. Впрочем, ненадолго.

— Он что же, был настоящим? Ты действительно приносил маршальскую присягу?

Я отложил тарелку и взглянул в глаза Донахью.

— Что-то я не пойму, к чему ты клонишь, Пастор?

Он успокаивающе замахал руками, продолжая приятно улыбаться.

— Ну-ну, Финнеган, не надо так нервничать. Я просто спросил! Что в этом такого?

Я пожал плечами и снова принялся за еду.

— Да, он был настоящим. После десяти лет за решеткой я принес бы какую угодно присягу, хоть клятву верности китайскому императору, если бы это позволило мне выйти на свободу. А уж за возможность кое с кем поквитаться я бы продал дьяволу душу и не считал бы, что продешевил.

Донахью укоризненно нахмурился, поцокал языком и погрозил мне пальцем.

— Финнеган, Финнеган! Тебе следовало бы вымыть язык с мылом.

— Прости, Пастор. — Я не сдержал улыбки. У Донахью была одна странность, за которую он и получил свое прозвище: он терпеть не мог крепких выражений и богохульств. Поговаривали, что когда-то он действительно был пастором. — Я совсем забыл.

— Ничего, Финнеган. Скажи, ты не хочешь присоединиться ко мне и моим ребятам? У нас тут как раз наклевывается неплохое дельце. Лишние руки не помешают. Особенно твои.

Я помедлил с ответом, обводя взглядом его «ребят». Кроме самого Донахью, я знал двоих: квадратноплечего громилу-кашевара по прозвищу Аризона Джим и круглолицего толстячка с шапкой седеющих кудрей, которого обычно называли «Слизи Тед» или просто «Слизи». Третьим был юный Блонди, четвертым и последним — странноватый тип лет сорока на вид, сухощавый, сутулый, молчаливый, с каким-то сонным взглядом и нездоровым, сероватым цветом лица. К нему обращались просто по фамилии — Купер. Про него я никогда не слышал, но, зная Донахью, не сомневался, что это первосортный мерзавец и, скорей всего, убийца. Донахью всегда умел окружить себя сливками общества, хотя я и недоумевал, как в эту изысканную компанию умудрился угодить Слизи. Старина Слизи был неплохим парнем, разве что излишне слабовольным и к тому же любителем выпить. Среди убийц и грабителей, которыми верховодил Донахью, ему явно было нечего делать, тем более что работа по профилю там ему вряд ли бы нашлась — он был шулером, мошенником, вором на доверии.

— Извини, Пастор. Но я всегда был одиночкой. Кроме того, я не хочу уезжать далеко от Солти-Спрингса — по крайней мере, пока не расплачусь с кредиторами.

— Это ты про Брауна? Молодец, Финнеган, давно пора, чтобы кто-нибудь как следует проучил этого самоуверенного святошу. Вечно он сует нос, куда не следует; с тех пор, как ты угодил за решетку, он, кажется, стал считать себя неуязвимым. Жаль, что у тебя не выгорело