Великие учёные России, которые сделали нашу страну непобедимой - Арсений Александрович Замостьянов Страница 28

Легенды и житие

Необычная судьба хирурга и архиепископа порождала немало легенд о Войно-Ясенецком — о его личных встречах со Сталиным, о генеральском звании, которое ему якобы присвоили в годы войны, о прямом телефоне «в Кремль», о высокопоставленных пациентах… В реальности всё было скромнее, труднее… Не генерал, а больной, слепнущий, до срока постаревший профессор каждый день оперировал, давал уроки молодым врачам и добивался от столоначальников послаблений для своей епархии, не ожидая никакой поддержки от политической верхушки. И оперировал он, как правило, самых простых людей горемычной судьбы — прежде всего бойцов, инвалидов. Тысячи из них обязаны жизнью доктору Луке.

Для патриарха Алексия I было важно, что один из его архиереев получил Сталинскую премию. Укреплялась «легализация» церкви в атеистическом государств. Святейший, понимая, что в годы войны хирург-архиерей совсем надорвал здоровье, вверил ему Крымскую епархию с её «райским» климатом. К тому же это была родина владыки…

Лука тут же взял под свое покровительство не только храмы, но и Симферопольский военный госпиталь. Проводил операции, а вечерами писал трактат «Дух, душа, тело», ставший обобщением его опыта — и религиозного, и врачебного.

Архиепископ оперировал до тех пор, пока полностью не лишился зрения в 1956 году… После этого он прожил ещё 5 лет. Продолжал руководить Крымской епархией. Продолжал служить литургию, диктовал богословские и медицинские статьи, консультировал хирургов. Почти каждый день он начитывал и воспоминания — историю своей жизни. Опубликовать её удалось только в 1980‐е.

…В 1996 году были обретены мощи архиепископа, с тех пор они хранятся в симферопольском Свято-Троицком кафедральном соборе. В конце ХХ века несколько епархий канонизировали святителя Луку как местночтимого святого. А в 2000 году Архиерейский собор Русской православной церкви прославил Луку Крымского в чине святого исповедника, в Соборе новомучеников Российских. Судьба хирурга и церковного владыки обрела масштаб жития. Всю жизнь он исцелял тела и души.

Человек и самолёт

30(18) марта 1894 года родился Сергей Владимирович Ильюшин — один из величайших авиаконструкторов всех времен и народов.

Это имя в истории авиации — как триумфальная арка. Символ побед. Cергей Ильюшин, человек и самолёт, прижизненно признанный великим авиаконструктором. Один из «маяков», на которых принято было равняться, хотя он стремился не к славе, а только к профессиональным рубежам, постоянно поднимая планку.

Вологодская мечта

Всем известна «американская мечта» — счастливый сюжет, в котором в стране великих возможностей талантливый и трудолюбивый человек может получить то, чего заслуживает, из безвестности дотянуться до славы и могущества. Но это и советская, и русская, и вологодская мечта. Не иллюзорная — как всё, что свершил в ХХ веке авиаконструктор Ильюшин. Как и положено мечте, она связана с небом, с крыльями. А ещё — с талантом и с феноменальной работоспособностью.

Есть под Вологдой деревня Дилялево. Он был младшим, 11‐м ребенком в крестьянской семье. Поздний сын, поскрёбыш, как тогда говорили: матери будущего академика к тому времени уже исполнилось 44.

Жили они небогато, но в церковно-приходскую школу мальчишка поступил уже грамотеем. Сергей Владимирович вспоминал: «Читать я научился рано — в шесть лет. Моими первыми книгами были «Ветхий завет» и «Новый завет», «Часослов», журнал «Вестник Европы», который каким-то непонятным образом попал в нашу глухую вологодскую деревню».

В 15 лет он ушел на заработки — как и многие его однолетки. Ильюшин скитался по городам и весям, пока не подвернулась работа, которая перевернула его жизнь. Крепкий парень, он устроился землекопом и чернорабочим на ипподроме. И не где-нибудь, а в самом Санкт-Петербурге.

И тут — на счастье — ипподром переоборудовали в аэродром, и во время первой авиационной недели в Петербурге в 1913 году Ильюшин с киркой, лопатой и метлой оказался «в нужное время в нужном месте». С тех пор у него была одна цель. Во время Первой мировой Ильюшин окончил солдатскую школу лётчиков Всероссийского императорского аэроклуба, а диплом пилота получил уже в республике, летом 1917‐го. Потом — Красная Армия, партийный билет РКП (б). Осенью 1921 года Ильюшин поступил в Институт инженеров Красного Воздушного Флота. Сдал вступительные экзамены на тройки, но его всё-таки приняли. Через год институт стал Академией Воздушного Флота имени профессора Н.Е. Жуковского, ему предоставили чертоги Петровского дворца. Там он — уже отличник и передовик — сконструировал свой первый планер по имени «Мастяжарт», стал участником всесоюзного слёта планеристов в Коктебеле.

Кузница рекордов

В 1920‐е годы в СССР на первый взгляд не было предпосылок для бурного развития авиапромышленности, но мечта о небе стала былью.

Ильюшин стал авиатором, и только потом — конструктором. На всю жизнь у него осталась памятка о тех полетах — шрам. Он виден на всех фотографиях Ильюшина — трудно не обратить внимание на его поднятую бровь. После той аварии конструкторам настрого запретили самостоятельно подниматься в небо… С 1936 года Ильюшин — главный конструктор КБ при авиационном заводе имени Менжинского. С тех пор Ильюшину почти всё удавалось.

Сергей Ильюшин

Трудно представить себе более безупречную и счастливую судьбу. Его ценили коллеги, побаивались и уважали ученики, жаловали власти. Сталин однажды даже пригласил авиаконструктора погостить несколько дней на знаменитой кунцевской даче. Они вместе рубали щи и гречневую кашу и целыми днями работали, каждый — в своём кабинете. Случалось Ильюшину и играть в городки с «лучшим другом авиаконструкторов». Так генеральный секретарь изучал своих лучших инженеров, пытался определить, кому из них что можно поручить…

Любовь вождя — величина обоюдоострая, в любой момент она могла обернуться против фаворита. Но в Ильюшина генеральный секретарь верил. Быть может, потому, что видел в нем сильный характер.

Вся его жизнь протекала от самолёта к самолёту, шаг за шагом. Была у него заповедь: «Если хочешь сделать что-то серьёзное, то за восемь рабочих часов ничего не сделаешь». Его и в других людях восхищала одержимость.

Иногда казалось, что ничего другого Ильюшин попросту не замечает — только чертежи и производство. Только работа. Никаких житейских катаклизмов, никаких отклонений от курса. Но каждый самолёт — это целая история, от замыслов и споров до внедрения и испытаний. А потом — выпуск, а потом — усовершенствования, и наконец, — замысел следующей модели. Мысль охватывала всю советскую индустрию — ведь «илы» выпускались и в Казани, и в Ташкенте, и в Минске… И весь земной шар, который самолёты Ильюшина облетели тысячи раз.

Его «фирма» стала кузницей авиационных рекордов.

На ильюшинской