История улиц Москвы. От Неглинной до Басманной - Никита Денисович Здоровенин Страница 25

Густав Гельрих, автор примерно 30 красивейших доходников Москвы, украсил своего шестиэтажного гиганта еще и башенкой. Сейчас ее почти незаметно из-за надстроек. Но попытайтесь мысленно срезать верхние новые этажи, и вы почувствуете, как гордо и задиристо она смотрелась среди окружающей низенькой застройки. Почти все дома в окружении были высотой в два-три этажа. Выглядело внушительно. Стоило – тоже. За квартиру здесь нужно было отдать 100–250 рублей в месяц. Они здесь были роскошными. В них были канализация, водопровод и продуманные планировки. Окна парадных комнат выходили на улицы, а кухни и помещения прислуги смотрели во дворик. В доме было два подъезда. Если войти в тот, что выходил на улицу, там было по две квартиры на этаж. А если войти с переулка – по одной на этаже. В парадном подъезде на самом последнем этаже – сразу в двух квартирах (№ 11 и 12) – проживал Александр Фаберже. Да, вы угадали – родственник. В доме Рекка самые престижные квартиры были уже не на втором, а именно на последнем этаже – пентхаус это теперь не для бедных студентов, а для элиты среди элиты. Такая перемена произошла благодаря появлению заморской новинки – лифта. После революции в шикарной двойной квартире сбежавшего из России Фаберже поселилась группа художников «Бубновый валет» и, конечно, пыталась найти какой-нибудь клад, запрятанный в стену родственником великого ювелира. Но увы – клада до 1980-х никто не увидел (тогда наконец обнаружили тайник с серебром)! Зато к ним порой заходил Михаил Булгаков. Считается, его впечатления от дома потом оказались в «Мастере и Маргарите» и в «Собачьем сердце». Здесь жил, по книге, профессор Преображенский, а кот Бегемот качался на длиннющей люстре, которая в квартире реально свисала на семиметровой (!) цепи.

Чуть далее по Пречистенке прячется во дворике за бирюзовым заборчиком неприметное строение Дома ученых. Интереснейшее место. Для начала, раньше, в начале XVIII века, земля под нынешним Домом ученых и усадьба, стоявшая вместо него, принадлежали Ивану Архарову. Фамилия Архарова вошла не только в историю, но и в толковый словарь: «архаровцы». Так сейчас называют жуликов, беспутных людей, головорезов или каких-нибудь озорников. А в дореволюционной России так говорили о полицейских. Дело в том, что было два брата Архаровых: Иван и Николай. Николай Архаров особенно ярко проявил себя при подавлении Чумного бунта в Москве, он же был распорядителем при казни Пугачева. Вскоре он сильно вырос в своем статусе, стал получать должности, благодарности и награды. А его брат Иван как-то более скромно двигался по проторенной старшим Николаем дорожке. Но высот достигли оба.

Иван Архаров в итоге стал генерал-губернатором Петербурга, а Николай Архаров – сначала обер-полицмейстером, а потом и военным губернатором Москвы. Оба – генералы от инфантерии. В общем, так вышло, что Архаровы стали главными по наведению порядка в обеих столицах. Про методы и эффективность Николая Архарова на полицейском посту ходили легенды. Казалось, он знал в самых тонких подробностях все мало-мальски значимые события Москвы. С невероятной скоростью он отыскивал преступников и пропавшие вещи. При этом виновность или невиновность подозреваемого зачастую определял на глазок – взглянув на него. Несмотря на это, команда Архарова работала действительно эффективно. У них всюду были свои осведомители и тайные агенты, в команде могли работать и бывшие уголовники – кто, как не они, знает, как совершаются преступления и где в Москве могут упрятаться злоумышленники.

Преступления зачастую раскрывались в день их совершения. Москвичи относились к методам архаровцев по-разному: кто-то благодарил за порядок в городе, кто-то был недоволен сомнительными методами архаровской команды.

Вскоре обоих Архаровых повысили. В придачу только взошедший на престол Павел I наградил Николая Архарова двумя тысячами душ (живых), новым генеральским чином и орденом Андрея Первозванного. Причем ленту император снял с себя – высший знак милости нового императора. Поднявшийся Николай Архаров стал очень гостеприимен, закатывал постоянно торжества в своем доме. Вспоминали, что обедали у него каждый день по меньшей мере человек 40, а по воскресеньям давали балы, которые стали так популярны, что экипажи уже не помещались во дворе усадьбы. Но настроения Павла I, поднявшего Архарова до небывалых высот, сменялись порой со скоростью петербургской погоды. Уже через год обоих братьев Архаровых выслали в их имение и запретили появляться в обеих столицах. Правда, многие скучали по братьям Архаровым и относились к ним благосклонно.

Москвичи приходили с ними проститься перед отъездом, а Карамзин и вовсе привез им целый мешок книг, чтобы не скучно было в провинции. Вернулись они обратно только с восшествием на престол Александра I, но так ярко на небосклоне московской элиты они уже не светили. Вскоре выгоревшая после наполеоновского пожара усадьба Архаровых стала принадлежать княгине Нарышкиной. Ее муж, к слову, был дядей Натальи Гончаровой, которая вышла за Пушкина.

Еще позже усадьба переходит к Коншиным, под чьим именем она и осталась в истории. Иван Коншин, купивший это владение, был большим промышленником. Его средства исчислялись миллионами. А род его происходил из Серпухова, где его предки производили парусину и полотно. Усадьба на Пречистенке расцвела после смерти Ивана Коншина. Тогда имущество перешло к его легендарной жене Александре. Она не собиралась заниматься бизнесом мужа, продала его фабрику его же братьям, а на 10 миллионов наследства перестроила усадьбу. Появился двухэтажный зимний сад с отделкой из итальянского мрамора, фонтан, каменная ограда со львами на воротах. Каждый из этажей новой усадьбы получился площадью под 800 квадратных метров. Здесь были все технические новинки московского благоустройства: водопровод, канализация и даже система вытяжных пылесосов! А в ванных комнатах (которые сами по себе были далеко не у всех) установили специальные английские обогреватели, которые должны были подогревать полотенца, чтобы после ванны в них было особенно уютно заворачиваться. Бронзовые украшения и скульптуры везли специально из Парижа.

Коншина во всей этой роскоши жила одна, если не считать, как говорили, бесчисленных кошек да старообрядца Александра Васильевича, управляющего домом. После смерти Коншиной домом завладел промышленник Путилов, но порадоваться не успел – почти сразу же случилась революция, и усадьбу национализировали. Официально по инициативе Горького усадьбу передали Академии наук, и в ней открылся Центральный дом ученых.

Идея была хорошая. Ученым в то время действительно требовалась помощь: многие голодали, негде было жить и работать. Локация усадьбы Коншиной для нового заведения подходила идеально. Рядом клиники, институты, музеи, академии и факультеты Московского университета. Вскоре в Доме ученых закипела жизнь. Уже в 1920-е сложно было отыскать в часы работы свободную комнату. В одной проводили лекцию, в другой заседала какая-нибудь комиссия, в третьей проходил кружок. Здесь же играли в шахматы, теннис, читали, организовались в