Мифология советского космоса - Вячеслав Герович Страница 23

Политическая задача создания публичного имиджа летчика как нового советского человека взяла верх над практическими требованиями к разработке современного военного самолета. Советские руководители, озабоченные в основном пропагандистским аспектом авиации как «выставочной технологии», пренебрегали столь необходимыми в авиационной промышленности технологическими преобразованиями. Вместо конструирования быстрых и маневренных самолетов со сложной электроникой Советы производили тяжелые, медленные и сверхдальние модели, которые были хороши для побития мировых рекордов, но бесполезны в бомбардировке или воздушном бою257.

Знаменитый тост Сталина за «„винтики“ великого государственного механизма» в июне 1945 года, во время приема в честь победы в войне, емко резюмировал распространенный культурный образ индивида в сталинскую эпоху: необходимая, но в конечном счете служебная и заменимая часть258. Чем громче Сталин заявлял, что человеческая жизнь «дороже нам любой машины», тем откровеннее он в своей действительной политике принуждал людей подчиняться безжалостному ритму государственной машины.

Популярная культура 1930-х годов наполнена человеко-машинными метафорами, подчеркивающими идеологическую основу режима. Известная песня 1920-х годов «Марш авиаторов» («Нам разум дал стальные руки-крылья, а вместо сердца – пламенный мотор…») была слегка изменена в 1930-х годах, чтобы выразить новый дух: слово «разум» заменили на «Сталин». Визуальная образность публичных пространств тоже подкрепляла метафорическое слияние людей и самолетов. Например, потолок станции метро «Маяковская», построенной в 1938 году, украшен мозаикой, изображающей атлетичных молодых людей и девушек, парящих в небе «как чудесные самолеты, как высокотехнологичные достижения наступившей эпохи»259. Вместе с авиацией зрелищное московское метро само стало, словами современника, «волшебной школой формирования нового человека»260.

У широко распропагандированного образа нового советского человека были внутренние противоречия и двусмысленности. Этот новый человек был одновременно и личностью, и «винтиком»; он не только стремился к личным достижениям, но и хотел быть хорошим членом коллектива; предполагалось, что он овладеет техникой и в то же время сольется с ней как ее неотъемлемая часть. Сталин публично призывал героев-авиаторов принимать самостоятельные решения во время полета, пренебрегая рекомендациями с земли, если это было необходимо, и в то же время наставлял их ни в коем случае не рисковать. Парадоксально, что «хотя личная инициатива и даже непослушание считались Сталиным качествами, достойными восхищения и весьма желанными в новом советском человеке, они же, с его точки зрения, должны были быть строго ограничены в коммунистическом обществе, которое он себе представлял»,– обществе, которое было бы «жестко иерархичным» и «проникнутым этосом почтения и послушания»261. Идеологические конструкции нового советского человека и светлого коммунистического будущего не очень хорошо сочетались друг с другом. Впрочем, это не особенно расстраивало профессиональных идеологов: подобные конструкции предназначались для веры, а не для рационального анализа.

Противоречивая природа этого нового человека проистекала из фундаментальной неоднозначности сталинского официального дискурса262. Советская идеология постоянно колебалась между верой в могущество техники и доверием к активной человеческой субъектности. В 1931 году Сталин выдвинул лозунг «Техника решает все!»263. Этот лозунг, хотя в нем и шла речь о подготовке технических специалистов, широко интерпретировался как призыв к быстрому, крупномасштабному производству новых машин. В 1935 году, обновляя призыв к ускоренной подготовке большого числа лояльных технических специалистов, Сталин вынужден был открыто отказаться от старого лозунга, признав, что он приобрел другое значение: «Старый лозунг „техника решает все“, являющийся отражением уже пройденного периода, когда у нас был голод в области техники, должен быть теперь заменен новым лозунгом, лозунгом о том, что „кадры решают все“»264. Сигнал сверху о важном идеологическом повороте прозвучал вполне отчетливо, но у публичного дискурса собственная инерция, поэтому оба лозунга – «Техника решает все!» и «Кадры решают все!» – еще довольно долго сосуществовали в публичных текстах и речах, вызывая путаницу в расстановке правильных приоритетов партии в отношении людей и машин. Если старый лозунг превозносил технику как меру прогресса, то новый придавал столь же высокую ценность навыкам человека и личному самопожертвованию265.

В 1960-х годах космонавт быстро вытеснил летчика в качестве ролевой модели советской личности. Однако место нового советского человека в технической системе оставалось неопределенным: станет ли он хозяином техники или ее слугой?

От сталинских «соколов» до королевских «ореликов»

В 1930-х годах советские медиа обычно называли героев авиации «сталинскими соколами», имея в виду их «нечеловеческие и даже сверхчеловеческие характеристики и способности»266. Главный конструктор советских космических аппаратов Королев вторил этому культурному образу, называя первых космонавтов «ореликами». Он ожидал, что, подобно известным летчикам 1930-х, они будут готовы к самопожертвованию. На встрече в Комиссии по военно-промышленным вопросам за две недели до запуска Гагарина Королев признал, что полет сопряжен с высокими рисками, однако вспомнил смелость экипажа «Осоавиахима-1»: «Они погибли, но рекорд за СССР держали 22 года»267.

Личные качества, необходимые советскому космонавту, стали предметом серьезных споров. В январе 1959 года ведущие ученые, врачи и конструкторы космических аппаратов собрались в Академии наук, чтобы обсудить критерии отбора космонавтов. С физическими требованиями все было ясно: размер корабля «Восток» был совсем небольшим, поэтому у кандидатов были ограничения по росту (175см) и весу (72кг). Мнения разошлись по поводу профессиональной принадлежности будущих космонавтов. Звучали предложения выбирать космонавтов из числа моряков-подводников, офицеров ракетных войск и даже автогонщиков. Однако Королев доказывал, что летчики-истребители лучше всех подготовлены к космическим полетам: «Летчик-истребитель – это и есть требуемый универсал. Он летает в стратосфере на одноместном самолете. Он и пилот, и штурман, и связист. Немаловажно и то, что он – кадровый военный, а значит, обладает еще и такими необходимыми для будущего космонавта качествами, как собранность, дисциплинированность и непреклонное стремление к достижению поставленной цели»268.

Отбор проводили среди летчиков-истребителей в возрасте 25–30 лет с идеальным здоровьем; к навыкам пилотирования никаких требований не было. В результате из 20 отобранных кандидатов у большинства был относительно небольшой летный опыт, к примеру у Гагарина лишь 230 часов. Для сравнения: астронавты первой американской пилотируемой космической программы «Меркурий» должны были иметь минимум 1500 часов налета. 19 из 20 советских космонавтов были летчиками-истребителями без какой-либо подготовки в инженерном деле, в то время как семь астронавтов «Меркурия» были опытными летчиками-испытателями с серьезной инженерной подготовкой. Советские конструкторы считали, что высокая степень автоматизации управления космическим аппаратом позволит им проводить весь полет в автоматическом или полуавтоматическом режиме, что сделает продвинутые летные или инженерные навыки ненужными. Королев объяснял: «На первом этапе советская ракетно-космическая техника не диктует столь высоких требований к профессионально-управленческим обязанностям пилота