История улиц Москвы. От Неглинной до Басманной - Никита Денисович Здоровенин Страница 21

В дореволюционное время, чем дальше мы шли бы от Соляного дома по Солянке, тем больше нам бы встречалось бездомных, попрошаек и оборванцев – мы приближались к страшной для многих Хитровке.

Почти на самом ее рубеже стоит строгое классицистическое задние Опекунского совета. Идеальные колонны под Грецию, монументальность, симметрия – всем своем видом оно источает стабильность и незыблемость государства. Опекунский совет был частью одного архитектурного ансамбля с другим интересным домом – Воспитательным. Они вместе должны были воспитывать, опекать и заботиться. В частности, в Воспитательном доме должны были взращивать брошенных детей. Проблема эта на начало XIX века стояла в Москве остро. Еще только в день закладки первого камня Воспитательного дома на его месте нашли 19 подкидышей.

При Воспитательном доме также был родильный приют. Сюда могли прийти женщины, не желавшие оставлять себе детей, они могли их родить и прямо здесь бросить. Здесь же уже подросших младенцев обучали. Например, можно было стать аптекарем, столяром, хирургом, часовщиком или бухгалтером. Вскоре при доме появились Французские классы – в них готовили гувернанток. Юноши же, отучившись на Классических курсах, в Латинских классах и в Повивальном институте, были готовы к тому, чтобы поступить в Московский университет на медицинский факультет. Вскоре к Воспитательному дому архитектор Жиральди, помогавший перестраивать послепожарную Москву, пристроил Опекунский совет. Именно с Опекунским советом Чичиков пытался провернуть свою хитрую схему с мертвыми душами.

Дело в том, что переписи крепостных в Российской империи проходили раз в 15 лет. За это время некоторые крепостные уже успевали умереть, а помещикам все равно нужно было платить за них налог. Чичиков предложил помещикам выкупить их «мертвых крестьян», с тем чтобы переселить на бесплатно раздаваемые земли в недавно присоединенной Херсонской губернии. После этого он планировал заложить эту землю с «крестьянами» в Опекунском совете, возможно, прямо тут – на Солянке. Опекунский совет мог давать ссуду под залог такой земли. А когда Чичиков отказался бы выплатить ссуду обратно, Опекунский совет забрал бы его (бесплатно ему доставшуюся) землю с несуществующими крестьянами, а Чичиков бы оставил деньги себе. Красота!

Позже здание Опекунского совета чуть перестроили, убрали часть лепнины и соединили разные корпуса. Так оно стало чуть ли не самым длинным в Москве. С приходом советской власти в здание въезжали больница, гостиница, Дом охраны младенца. Чуть позже – газета «Гудок», в ней работали Ильф и Петров. Она стала прототипом газеты «Станок», в которой оказался стул номер восемь из двенадцати стульев. А сейчас в здании – Российский научный фонд. Недавно дом отреставрировали, и теперь на нем можно увидеть восстановленную надпись: «Опекунскiй совѣтъ». А над нею – двуглавый орел.

Между Бульварным и Садовым

Два главных кольца Москвы

Между этих двух колец разыгрывались нешуточные страсти. Застройщики, бизнесмены, величайшие архитекторы страны и мира, креативные проекты, какое-то нескончаемое соревнование в шике, тонком стиле и стоимости квадратного метра. Речь не о сегодняшнем дне, это Москва конца XIX – начала ХХ века. Древность с белокаменными палатами и строгостью осталась где-то далеко-далеко. Теперь ничто не удержит купца от санкционированного битья стекол в ресторане или кутежа до журавлей. Выделить сотни тысяч на новый особняк? Пожалуйста! В купеческой Москве, обгоняющей саму себя, все возможно. Но это – история не только про безрассудство в деньгах и нуворишей.

Это – история про предпринимательскую хватку, изощренную маркетинговую смекалку, заботу о рабочих, внутреннюю потребность в благотворительности. Это – истории о промышленности, желании стать лучшими кондитерами, текстильщиками и хлебопеками. Это – истории о желании остаться в истории благородными, выбиться в богатейшие люди страны и мира из самых низов – порой из бывших крепостных, – помочь тем, кому повезло меньше. Это – еще и истории о любви к прекрасному: архитектуре, моде, гастрономии, искусству, музыке и театру. Эта глава – о том, как Москва ворвалась на тройке орловских рысаков в ряды главных, самых живых и ярких городов мира.

Остоженка

В ЭТОЙ ГЛАВЕ:

• Лев Толстой идет изучать вонючие трущобы и не получает особого удовольствия.

• Другой Лев украшает особняк своей жены незабудками, подсолнухами и львом, а потом с ней разводится.

• Московские пьянчужки пьют по графику.

Остоженка когда-то была лугом с холмиками стогов сена. Стога подарили этой местности название Остоженка. Долгое время это было захолустье. Здесь ржанием и стуком подков выдавали себя разве что Конюшенная слобода да Остоженский государев конюшенный двор. А между современными Пречистенкой и Остоженкой пыльной ниткой вилась дорога.

Статус Остоженки сменился при Иване Грозном. Когда он поделил страну на земщину и опричнину, Москва тоже оказалась поделена. Остоженка вошла в состав опричнины, личного владения Ивана Грозного. С тех пор здесь стала осторожненько, потихонечку, пробуя почву под ногами, селиться знать. Вскоре тут появился первый монастырь, и земли вошли в границы города. Тогда сюда прискакали еще две слободы – Стадная и Конюшенная. Здесь пасли царских коней и запасали сено для дворцовых нужд на год вперед. К XVIII веку район уже был полон богатых дворов. Здесь поселились Голицыны, Волконские, Трубецкие.

Хотя Остоженка все еще считалась жуткой окраиной. Тургенев в «Му-му», например, писал об Остоженке как об одной из «отдаленнейших улиц Москвы». Настоящий расцвет района пришелся на конец XIX – начало XX века, время после постройки самого вместительного храма в Российской империи, храма Христа Спасителя. Он тогда привлек новое внимание к этой части города, как сейчас говорят – стал точкой притяжения. Здесь стали появляться постройки, создавшие имидж Остоженки как улицы восхитительных особняков, доходных домов с изощренным декором и очарованием эпохи модерна. Каким-то чудом в двух шагах от этих богатых людей, щеголяющих утонченным вкусом, уживались беднейшие московские обитатели. Их жизнь играла роль контраста к пышной, красивой повседневности, будто застывшей однажды в архитектуре и сейчас украшающей Остоженку. У нас остались подробные и подчас литературные описания темной стороны жизни в окрестностях Остоженки – трущобах. В 1882 году в Российской империи проводили перепись населения. И некоторые именитые персонажи считали своим почетным долгом участвовать в переписи в качестве переписчиков.

Например, Лев Толстой вызвался переписывать жителей Проточного переулка. На нем как раз было одно трущобное место, которое называли Зиминской крепостью. Толстой входил во двор и видел множество деревянных флигелечков. И ощущал отвратительный запах. Хоть во дворике и была ретирада (туалет), жители флигельков считали его чем-то вроде примерного обозначения локации, в которой все договорились испражняться. Жилища и заведения «крепости» были немногим лучше двора. Трактир на первом этаже великий писатель описал лаконично: «Очень темный,