Личная война Патрика Финнегана - Крис Райт Страница 17

— с ее родословной ее все равно можно было пустить на племя, и это принесло бы неплохие деньги. Но тогда я был сопливым мальчишкой-рэнглером, и мозгов у меня было не больше, чем у той же Сэнди. Хозяин сказал, что толку от нее все равно никакого и если я сумею ее объездить, то могу забирать себе. Конечно, он не думал, что мне это удастся, — просто хотел немного проучить зарвавшегося сопляка.

— И вы сумели сделать то, чего никто не мог? Сумели усидеть на этом бешеном животном, мистер Финнеган?

— Не сразу, но у меня это получилось. — Я скромно опустил ресницы. — На то, чтобы ее по-настоящему объездить, ушло несколько месяцев, я успел влюбиться в нее по уши и в мыслях действительно считал ее своей. Не знаю, каким местом я тогда думал. Дураку понятно, что никто не стал бы отдавать мальчишке дорогую породистую лошадь, пари там или не пари. Наверное, ничего бы не случилось, если бы она оставалась у хозяина на его ранчо и я продолжал бы с ней возиться. Но тут как раз подвернулся покупатель, который подыскивал себе скаковую лошадь, он дал за нее хорошую цену. Хозяин сразу ухватился за это предложение, а меня похвалил за работу и наградил десяткой сверх моего обычного жалования. Десятку я взял, сказал спасибо и в ту же ночь удрал, прихватив Сэнди. Я не считал себя вором — я был искренне убежден, что по совести Сэнди принадлежит мне. Но я понимал и то, что обратной дороги теперь у меня нет: не знаю, в курсе ли вы, мистер Дженкинс, но по эту сторону от Скалистых гор конокрадов вешают без разговоров, не тратя времени на то, чтобы собрать жюри присяжных. И я рассудил, что, раз уж мне все равно светит веревка, почему бы не повеселиться как следует.

— И как, получилось?

— На мой взгляд, вполне. Если хотите, поговорите об этом с шерифом Брауном. Для него это тоже были очень увлекательные три года.

— Так и сделаю, мистер Финнеган. А что произошло потом?

— Потом меня поймали. Если вы ходили в воскресную школу, то наверняка слышали, что это неизбежно. Порок всегда бывает наказан.

— Да, я знаю. Когда меня исключали из колледжа, ректор сказал торжественный спич на эту тему.

— А что вы натворили?

Дженкинс ухмыльнулся.

— Расскажу как-нибудь в другой раз, маршал. Знаете, мне понравился ваш городок. Я думаю, мы с вами еще встретимся.

— Хотите написать про меня в своей газете?

Он отозвался не сразу, хмурясь и покусывая губу.

— Видите ли, маршал, — протянул он наконец с сожалением. — То, что вы мне рассказали, конечно же, очень интересно. Но из этого ничего не выйдет, ни репортажа, ни передовицы. Пока, во всяком случае. Не хватает главного, какой-то изюминки. Вы видели, я записывал каждое ваше слово. У меня чутье на такие вещи, и я знаю — этот материал может стать моим звездным часом. Но не сейчас. Должно произойти что-то, что-то еще. И тогда это будет самая настоящая бомба! Можете мне поверить, я разбираюсь, — газета будет разлетаться, как горячие пирожки, придется допечатывать тираж!

Он говорил, постепенно распаляясь, и рыжие искорки в его глазах разгорались пламенем фанатичного пожара. Я поежился.

— Вы имеете в виду тот день, когда на памятнике выбьют последнюю цифру? Да уж, матерьяльчик будет что надо. Жаль, я не смогу этого оценить.

Дженкинс без смущения упер в меня оценивающий взгляд своих нагловатых зеленых глаз.

— Ничего личного, маршал, — сказал он, цинично улыбаясь. — Но некролог я для вас, пожалуй, набросаю заранее. Может пригодиться.

Глава 4 (ч.1)

Четвертое июля оставило мне самые приятные воспоминания: во-первых, это был мой первый праздник за много лет, во-вторых, мне удалось еще разок щелкнуть по носу моих добрых друзей из Солти-Спрингса. Как и все маленькие городки на свете, он самозабвенно вел яростное, непримиримое соперничество со своими соседями, что особенно бросалось в глаза на всевозможных ярмарочных конкурсах и состязаниях. В этот раз призы распределились примерно поровну между участниками из Солти-Спрингса и их извечными противниками, жителями Клаудберста, что, естественно, не устраивало ни тех, ни других. Соревнование по стрельбе из револьвера проводилось последним, и когда я протолкался к стрельбищу, на меня устремилось множество взглядов: обеспокоенных — со стороны гостей, исполненных скрытого ликования — со стороны хозяев поля.

— Записать тебя, Финнеган? — с готовностью осведомился рыжий Сайлас Левитт, хозяин «Последнего глотка Финнегана», на рукаве которого красовалась белая повязка распорядителя.

— Покажи им, Финнеган! — выкрикнул кто-то из толпы. — Пусть знают наших!

— Тебе крышка, Пит Льюис! — радостно поддержал его другой голос.

Я не ответил сразу и, сощурившись, смерил взглядом того, кого называли Питом Льюисом. Это был рослый широкоплечий парень лет восемнадцати, самое больше двадцати, с мускулами взрослого мужчины и лицом, которое еще не утратило подростковую припухлость и мягкость черт. Под моим взглядом его щеки потемнели от румянца, он сердито нахмурился и вызывающе вздернул подбородок.

— Ну что ты, Сайлас, — отозвался наконец я. — Это развлечение для молодежи, а я уже старик. К тому же, — я аккуратно протер рукавом маршальскую звезду на левом верхнем кармане жилета, — я теперь лицо официальное, и было бы неправильно, если бы я стал занимать чью-либо сторону. Желаю удачи, сынок. Пускай победит сильнейший.

Я пожал руку юному Льюису, который был на полголовы выше меня, и тот явно приободрился. Лица его болельщиков тоже просветлели, а вот Сайлас и другие жители Солти-Спрингса уставились на меня с негодованием, возмущением и презрением.

Стрелял этот парень и впрямь превосходно. Его ближайший соперник из Солти-Спрингса, какой-то незнакомый мне молодой ковбой, сначала держался вплотную к нему, но когда неподвижные мишени сменились раскачивающимися бутылками, подвешенными за горлышко, отстал сразу на десяток очков. Приз лучшего стрелка ушел Льюису, Клаудберст шумно и радостно праздновал свою победу, Солти-Спрингс был преисполнен уныния, а я, вдоволь насладившись происходящим, в конце концов удалился под свист, улюлюканье и выкрики «Никакого проку от тебя, Финнеган».

Целых три дня после этого я не появлялся в городе, решив, что пришла пора заняться своим гомстедом, — с горожан вполне сталось бы натравить на меня проверяющих раньше срока. Паркер, владевший участком до меня, начал расчищать его под поле, но до конца дело не довел, и я, обливаясь потом на солнцепеке, корчевал оставшиеся после него здоровенные пни и стаскивал их в кучу, чтобы потом сжечь все разом. Занятие это было привычным — заключенных часто снаряжают на такие работы, — но приятней или легче