Стихотворения и поэмы. Том 1. Изданное при жизни - Тихон Васильевич Чурилин Страница 8

половины 1930-х годов. В сборник включено также четыре текста из «Весны после смерти», так как это издание задумывалась как избранное. Стихотворения, составившие книгу 1940 года, сильно отличаются от того, что писал Т. Чурилин в конце 1920-х – начале 1930-х годов. Подобно «Жар-Жизни», здесь всё больше заметен мотив восславления жизни, замещающий прежнюю фатальность[77].

Сборник стихотворений 1940 года не дошёл до широкого читателя, сохранилось лишь несколько экземпляров. В журнале «Ленинград» появилась разгромная рецензия А.Л. Дымшица, в которой творчество Т. Чурилина характеризуется как «отравленное тлетворным дыханием декадентства», «юродствующее пасквилянтство» и «графоманство»[78].

Стилистика стихотворений в период конца 1930-х тоже претерпевает изменения. В книге 1940 года нет словотворчества, образный строй стихотворений заметно упрощён по сравнению со стихами ранних книг.

Выбиваются из общей атмосферы сборника только «Песнь о Велемире» и т. н. «детские стихотворения». Если «Песнь о Велемире» склоняется скорее к футуризму, то некоторые «детские» стихотворения, испытавшие влияние поэтики советской эпохи, привносят нечто новое в творческую манеру Т. Чурилина.

Миливое Йованович отмечает, что «лучшей частью сборника 1940 являются стихотворения, которые воспринимаются как детские. Иные из них (“Дождик-дождик”, “Сказ о лесе”, “Скверный день”, “Отчего такой мороз?”) суть поистине хрестоматийны, что Чурилина в свою очередь сближает с обэриутами, авторами стихов для детей»[79].

Примером скандирующей «скачущей» интонации является первое из детских стихотворений Т. Чурилина «Дождик-дождик», написанное в форме детской считалочки («Дождик-дождик, // Дождик – // Дождь, // Ваше непогодье!… Осень-осень, // Осенёк, // Время пред зимою»). Ритм стихотворения не гомоморфен: наряду с преобладающим хореем, здесь присутствуют перебои ритма («Я люблю любить цвет их, // Красный // Темно и ещё какой-то»), что можно соотнести с некоторыми стихами других детских авторов, где в пределах одного текста присутствует смена метров (например, «Муха-Цокотуха» Чуковского, «Посадка леса» Маршака, «Весёлые чижи» Хармса). Ритмическая организация, в целом свойственная детским стихам, соединяется с вполне «взрослыми» образами: «Очень-очень я промок, // Выпить бы с тобою // Водки перечной глоток», – обращается к осени лирический герой стихотворения.

В этом же стихотворении возникает характерная для Чурилина имитация просторечия «Мокнет-мокнет словно морж д’ // Всякий в это время годье», где после буквы «д» стоит апостроф (см. в связи с этим, например, «Комаринско-болотинский пляс Трепак», 1936 – «Эй, холоп-холоп-болярину ты раб, // В Гашнике – дыра – а’ б’… Заголя свой зад по слободам бежит // Д’’ приговаривает // Д’’// Разговаривает», где тоже для имитации просторечия использованы единичные или двойные апострофы).

В стихотворении «Дождик-дождик» мы замечаем образ ножа, свойственный раннему творчеству Т. Чурилина: «Режет небо тихий ножик // Нож-жик! // Жик-жик!…Ножик-ножик, // Жик-жик, нож, // В небе шевелится»; что можно соотнести, например, со стихотворениями из «Весны после смерти» («На ночь защита»: «Ночью меня обидят. // Подойдёт. // Тихо. // Ножик в живот воткнёт. // Спи, Тихон. // Не хочу!»; «Встреча»: «Скользнул кинжал (иль нож простой)… Какой здесь воздух тяжко спертый…» и проч.). Причём, как и раньше, здесь «тихий ножик» режет, только уже не лирического героя, а небо. Некоторые строки «Дождика» можно трактовать как искажённые клише, не свойственные детским стихам: «На столах моих цветы – // Астры // И левкои, // Я люблю любить цвет их, // Красный // Темно и ещё какой-то // Легкорозовый левкой, // Приосенний в нём покой». Таким образом, стихотворение «Дождик-дождик» можно считать скорее стилизацией под детское стихотворение, носящей личностный характер.

В другом детском стихотворении книги 1940 года «Сказ о лесе» Т. Чурилин обращается уже к стилизации иного рода, литературной имитации фольклора: «Дитё непорождённое, // Солнышком лужоное // Месяцем политое, // Мгой сырой повитое, // Дождичком забрызганное, // Пургою овизганное, Волками овытое, // Синим платом крытое»; поэтому в квазифольклорном тексте присутствует обилие простонародных лексических форм.

В «Сказе» лирический герой обращается к горящему лесу, центральным мотивом стихотворения является мотив огня, что так же, как и «Дождик», соотносится с ранним этапом творчества Чурилина (в стихотворении «Новый год» из «Весны после смерти»: «Открылись оба глаза – // И лар // Вновь немой самовар, // А от огарка в комнате – яркий пожар»; в стихотворении «Жар» оттуда же: «Красные огни. // Плывут от вывески гарни, // Светящейся – как угли ада: // Отрада. // Вспомнилось гаданье мне, // Вспомнилось – тоскливо мне: // Туз – десятка пик! // Жар велик, // Жар во мне, // – Весь в огне»; в стихотворении «Бегство в туман» «Второй книги стихов» мы тоже замечаем мотив огня: «Жолтой жор, // Рож ожига – // Золы золотые – жар, // Ой, живо – гась!!!» и др.). Следует также отметить, что в одном из первых стихотворений сборника 1940 года «Негритянской колыбельной» (взятого из «Жар-Жизни»), в котором описывается страшная картина линчевания, связанный с мотивом смерти мотив огня является основным: «Э! Жгли его, трещал костёр. // Э! Не забыть мне до сих пор». Для Т. Чурилина мотив огня чаще всего связан с мотивом смерти.

Лишь в немногих текстах «Стихов…» 1940 года мы замечаем так или иначе выраженный мотив смерти. Однако он присутствует именно в «детском» стихотворении: тема человеческой смерти ранних стихов Чурилина сменилась темой смерти леса – но её эсхатологический компонент остался: «Покроешься, скончаешься // И пропадёшь из глаз – // Раз с пламенем свенчаешься – // Сгоришь-ко ты дотла»; и далее уже говорится об уничтожении всего села: «А пчёлы твои красные // В село к нам залетят, // Они для нас опасные – // Сожгут, изледенят». Однако предсказания лирического героя прерываются в финале стихотворения возгласом «Сходись-ко все, родимые, // Туши лесной пожар!!». Таким образом, в финале описанное событие предстаёт перед читателем в подчёркнуто бытовом изображении, в то время как весь «Сказ о лесе» есть антропоморфное изображение смерти леса, перекликающееся с эсхатологическими мотивами раннего Чурилина.

В двух других детских стихотворениях, датированных уже 1939 годом (т. е. относящихся непосредственно к периоду составления сборника), «Скверный день» и «Отчего такой мороз?», мы больше не видим связи с «Весной после смерти», однако здесь присутствуют некоторые элементы «Второй книги стихов» и всего футуристического периода творчества поэта.

Так, например, в стихотворении «Отчего такой мороз?» мы читаем: «Свиреп, рассвирепел ещё как // Мороз и заскорузил щёки // Дерёт, дерёт по коже щёткой, // А по носу – щёлк, щёлк, щёлк – щёлкает!», где рифмический ряд «ещё как // щёки // щёткой // щёлкает» можно соотнести с рифмами стихотворений Т. Чурилина 1916–1921 годов (например, в «Смерти от свадьбы» «алою стаей / свистала ей» и «остановитесь / рысью и вниз и ввысь» и проч.).

В стихотворении «Отчего такой мороз?» также