Собрание произведений в 2 томах. Том I (изд. 3-е) - Леонид Львович Аронзон Страница 38

20 ноября 1961

208. Отрывок

Два месяца, как две беды.

Пасутся голуби, не прячась,

и утром сизые, как дым,

над сонной улицей судачат

и бьются в потное стекло,

пугаясь редкого трамвая,

где осень машет над стволом

уже пустыми рукавами.

О утро осени! в окне,

как в зеркале, — моя пустыня,

и тени стынут на стене,

как недописанное имя.

В потусторонности зеркал

я вижу свой засмертный образ,

а вещи тянутся к углам

и замирают в сонных позах.

Но утро всё-таки не бред,

и, упираясь в стол локтями,

ребро ломая на ребре,

допросом мучает октябрь,

и голос дерева, как зов,

с пустынной улицы срываясь,

летит в открытое лицо,

взмахнув пустыми рукавами.

Всё в октябре. Другие дни

крест-накрест кроются, и даты

идут в последние дожди,

как обречённые солдаты,

и вслед им, поднимая лик,

глядит мой сумерок несветлый,

о, если б захлебнуться ветром,

не отрываясь от земли.

〈1961〉

209

Облака, осыпаясь, висят,

и, молчание ночи нарушив,

надо мной раскрывается сад

невесомостию парашюта.

И прозрачней руки над огнём,

фарисействуя, кружится детство,

и последняя память о нём

лапой сада ложится на сердце,

мнёт его, словно комья письма,

и отказывает в исцеленье,

о, как копья, в безумье ломать

пред тобой, моё детство, колени.

Вечно вспять, вечно не наяву

гнать себя по проспектам пустынным,

я тебя, моя память, порву,

словно ветка, слетев, паутину,

и останусь, где царствует шум

сонных рек, облаков и поветрий,

и качаются, как парашют,

надо мной невесомые ветки.

〈1961 или 1962〉

210

Ты приняла своё распятие,

как грех стыда осатанелого,

не угрожая мне расплатами,

но восклицая: что я делаю?

Вот только комната, не озеро

(там лилия была, Офелия,

цветок корон), но не вопросами

измучила меня — несмелостью.

И только стыд, как след, преследуя,

останется, чтоб, память мучая,

водить любить, смущать пленэрами

и обнажённых тел могуществом.

Но жён мы не забыли, празднуя

измены, вечным ритуалом

мы проклинать себя опаздывали,

но, впрочем, что нам оставалось.

Мы жён любили, как любовники,

им изменяли, как любовницам,

а ты была лишь слабой кровлею,

но если больше — это вспомнится.

Так помни след стыда, не сетуя

на роль вторую, из статистов

мы начинали путь, поэтому

прости меня за то неистовство.

〈1961 или 1962〉

211. Февраль

В себе — по пояс, как в снегу — по пояс.

Скрипят шаги, незапертые двери,

скрипят суками мёрзлые деревья,

как только что начавшаяся повесть.

Февраль, февраль,

ложатся на шоссе

от облаков медлительные тени,

и кружится, как лист на колесе,

всех лиц твоих мгновенное виденье.

Лжеликая, как страшно мне с тобой,

наедине, в любви, в единоборстве,

в покорности твоей, в твоём упорстве,

когда февраль, как пламя, голубой.

Когда февраль… как сладко ты лгала,

теперь один, теперь тебя зову я,

вдоль всех деревьев тень твоя легла,

твоим движеньям робко повинуясь.

Качается, качается фонарь,

прерывисто, как будто затихая,

кончается стремительный февраль

над тихими и горькими стихами,

над горькими, как ветки тополей,

февральские печальные длинноты,

вплетённые в ночные повороты,

как в капле затуманенных полей.

Теперь один, как дерево в снегу,

зову тебя, вытягивая ветви,

и пуст мой день, и что ни ночь, в ответ мне

лишь побережья бесконечный гул.

〈Начало 1962〉

212

Зов быка, трубный голод гона,

по дорогам всплывают деревья, как мёртвые птицы,

снова грязь и тоска, и апрельская прель по газонам,

снова запах травы и сверкание серой столицы.

Каждый хочет дожить до весны, до любви, до рассвета,

каждый хочет дожить до раскрывшихся почек и веток.

Вот приходит весна, одиноко стуча каблуками,

и плывут по реке в облаках прошлогодние листья,

полстолицы в тени, полстолицы холодного камня,

и висит, как в петле, тишина полутёмной больницы.

Вот плывут по реке,

вот текут по реке, исчезая,

мимо длинных дворцов, под мосты, никуда, ниоткуда,

так зачем я смотрю и теряю, и вновь провожаю,

словно что-то найду и уже никогда не забуду.

Возвратись, моя осень, моя золотая корона,

мой пустынный полёт и надорванный край небосклона.

Вот приходит весна, и качается сумрачный воздух,

я сейчас провожаю уже умиравшие листья,

а осенняя прель окунается в новую воду,

и глядят на меня из воды отражённые лица.

〈Начало 1962?〉

213. Возвращение

Петербург, я ещё не хочу умирать

М —

Возвращается осень в апреле на те же мосты,

дымный воздух звенит над мостами тугой тетивой,

гонит ветер меня вдоль каналов и улиц пустых,

гонит утренний пар освещённую рябь мостовой.

Я один на один, никого в полутёмной игре,

никого на мосту, никого за щитами реклам,

запах первых цветов мне приносит балтийский борей,

ускользая, шумит вдоль газонов слепая река.

Вьётся праздничный сор, всюду след голубых кораблей,

я вернулся сюда, я вернулся — вот родина вся:

угасающий город и медленный свет фонарей,

вдоль