И восстанет ветер. Баллады - Даниэль Мусеевич Клугер Страница 17

хранилась статуя еврея, которому, как утверждают, город был обязан тем, что отбился от шведов, осаждавших Кисинген в Тридцатилетнюю войну. Предание гласит, что во время осады этот еврей чудесным образом отливал пули, всегда попадавшие в цель.

КУКОЛЬНАЯ КОМЕДИЯ

Воскресным утром был сожжен

Какой-то иудей.

Под пыткою сознался он

В греховности своей.

На казнь глядели сотни глаз

Сеньоров и сеньор.

И слышал он в свой смертный час

Толпы нестройный ор.

То ль крик, то ль карканье ворон —

И корчился злодей.

Вокруг лишь кукол видел он,

Похожих на людей.

А тем же вечером, когда

И в ложи, и в партер

Пришли все те же господа,

Любители премьер,

Веселый смех не умолкал

И был не показным,

И зал охотно подпевал

Куплетам озорным.

На сцене — кукольная боль,

А в зале все сильней

Рукоплесканья кукол, столь

Похожих на людей.

Кричали в зале: «Автор! Бис!

Сюда! Качать его!..»

Но автора не дождались,

Не ведая того,

Что у него — иной удел

И что встречались с ним.

Что утром это он смотрел

На них сквозь едкий дым.

Сквозь обступавший душу мрак,

В час гибели своей

Он видел только кукол, так

Похожих на людей…

Антониу Жозе да Сильва, по прозвищу Жудеу («Еврей»), — португальский драматург, маран, автор многочисленных комических опер для театра марионеток (публика называла их «оперы Еврея»), по доносу своей служанки был арестован инквизицией и обвинен в тайном исповедании иудаизма. Поскольку это был уже второй арест, то да Сильва, несмотря на ходатайство короля Жуана, был приговорен к сожжению на костре. Казнь состоялась в Лиссабоне 19 октября 1739 года. В этот день в лиссабонском театре Байр-ро-Альто шла одна из комедий да Сильвы, и ей рукоплескали те же зрители, которые утром с жадным интересом наблюдали за казнью.

ШАХМАТНАЯ БАЛЛАДА

Небо над Римом похоже на сон —

Странные тучи, смутные тени.

Жил здесь когда-то рабби Шимон

Бен-Элиэзер — шахматный гений.

Ах, невеселая эта пора!..

Рабби Шимону вручили посланье:

Первосвященник, наместник Петра,

Римских евреев обрек на изгнанье.

«Срок нам дается лишь до утра,

Вот и солдаты ждут у порога,

А от изгнания и до костра

Очень короткой бывает дорога.

Я отправляюсь просить во дворец,

Милости, право, не ожидая

Но говорил мне покойный отец,

Пешку за пешкою передвигая:

Жизнь человека подобна игре —

Белое поле, черное поле.

В рубище или же в серебре

Пешка чужой подчиняется воле.

Станет ладьею или ферзем,

Только не стоит этим гордиться —

Пешка не сможет стать королем Д

аже в конце, на последней границе».

И ожидали раввина с утра

Слуги, епископы, два кардинала.

Первосвященник, наместник Петра,

Молча стоял средь огромного зала.

Не посмотрел на просителя он,

Был погружен в размышленья иные.

Только заметил рабби Шимон

Шахматный столик и кресла резные.

Первосвященник, наместник Петра,

В белой сутане, тяжелой тиаре

Всех приближенных услал со двора

И произнес: «Я сегодня в ударе!

Вот и остались мы с глазу на глаз.

Как шахматист ты умен и опасен.

Хочешь, сыграем на этот указ?»

Рабби ответил: «Сыграем. Согласен».

Жизнь человека подобна игре —

Белое поле, черное поле.

В рубище или же в серебре

Пешка иной подчиняется воле.

Станет ладьею, станет ферзем,

Право, не стоит этим гордиться —

Пешка не сможет стать королем

Даже в конце, на последней границе.

Тени тянулись от стройных окон,

А на доске развивалось сраженье.

И озадачен был рабби Шимон,

И растерялся он на мгновенье:

«Строил игру мой покойный отец

Именно так…» — он сказал изумленно.

Первосвященник поправил венец

И на раввина взглянул отрешенно.

Был словно жаром охвачен раввин,

Двигая пешку слабым движеньем:

Ход оставался всего лишь один —

И завершался его пораженьем.

И ощутил он дыханье костра

Или изгнанья дорогу крутую…

Первосвященник, наместник Петра,

Вдруг передвинул фигуру другую.

И увенчалась победой игра,

И, выполняя свое обещанье,

Первосвященник, наместник Петра,

Перечеркнул указ об изгнанье,

Остановился перед окном

И, усмехнувшись, молвил чуть слышно:

«Пешка не сможет стать королем.

Я понадеялся — тоже не вышло…»

А через месяц — или же год —

К рабби Шимону в дверь постучали:

«Друг мой, я сделал ошибочный ход

Мы ведь с тобою не доиграли!»

Первосвященник, наместник Петра —

В скромном наряде простого монаха.

В комнату следом вошло со двора

Лишь ожидание с привкусом страха.

Доску властитель легко разложил,

Неторопливо фигуры расставил.

Партия та же — и гость победил,

И капюшон аккуратно поправил,

И улыбнулся, и прошептал:

«Думаю, ты обо всем догадался.

Я поначалу тебя не узнал —

Только когда ты в игре растерялся.

«Пешка не сможет стать королем!» —