Собрание произведений в 2 томах. Том II (изд. 3-е) - Леонид Львович Аронзон Страница 15

Девушка была польщена визитом и вниманием, особенно потому, что профессор слыл мизантропом и вызывал в ней желание играть в четыре руки и увлекаться. Ей было приятно общение с этим низкорослым юношей, который был на два лета старше её, но уже имел лицо учёного, и оно не собиралось меняться.

Продолжая музицировать, Ева через дверь протянулась к юноше, и он поцеловал её руку, в это время не занятую игрой. Ева кивнула, и профессор направился к террасе, всё время оглядываясь назад и вздрагивая, как будто раскланивался с кем-то стоявшим в глубине дорожки.

— Этот белый остров, на котором мы живём, — сказал профессор, — изрядно загажен прошлой войной.

Ева прекратила играть и несколько раз провернулась на прирояльном стуле.

— Я нашёл захламленный дзот, — продолжал юноша, — и предлагаю прогуляться до него.

— Мы там были позапрошлым летом, — сказала Ева, — и собирали малину. Там хорошо.

Образовался банальный треугольник, и Ева не знала, что делать.

〈Осень 1966〉

291

〈I〉

Беспомощные птенчики и червячки, яростные и бессловесные, взяв под уздцы пациента, положили его на жёсткую тростниковую циновку, укрыли панцирем и на цыпочках спустились в долину, расстилавшуюся возле замирающего и раскалённого от зноя пловца, чья загорелая нога так подросла, что всё замерло, отложив горелки, и полянка озарилась, сбившись в кучу, здешних сторожих и старожилов не стало видно, пастухи примирились беззвучно, даже чересчур испорченные цыплята съёжились и теперь вьют необъятные гнёзда своими предлинными клювами, беспрестаныно доставая запертую мелочь и щёлкая со сверхъестественными присвистами; я жду, когда они построятся и растают, и грудь задышит, лёжа на постели в утреннем инее, чтобы исчезнуть при первом прикосновении солнечных туч к небольшой лодке.

〈II〉

Куда ни взглянешь, всюду видишь: надо иметь в виду то, что в комнате неряхи всегда неуютно и постель сверху донизу не прибрана, и это производит незабываемое на нас впечатление, и нам чудится, что ввиду, или, лучше сказать, вследствие морозов туман стелется, пробираясь к ледяным, будто стеклянным, светящимся изнутри кают-компаниям, но это не зависело от нас, ибо каждый ненавидел сю прелестную дочь, что непрочь была выйти замуж, одевшись заново в прозрачно-голубо-ватые платья, но туман рассеял их сомнения, что ещё до сих пор слышатся в двух шагах от улицы, не задевающей нас.

〈III〉

Я не знал, ни где он, ни что с ним, но от меня ничего не зависело, исправить что-либо было поздно, тем более что наросла стеклянная полоска льда в течение года, и было слышно, как дремлет, чтобы сберечь силы, иней чудесного серебряного необъятного утра, в котором колышутся и хотят забыться сверхъёмкие шоколадно-чёрного вечера звуки, и никто не мешает.

〈1966?〉

292. Происшествие

Эрль поругался с Горбуновым,

взаимно обозвав: «Говно вы!»

Когда Горбунов пил чай с блюдечка, вошёл Эрль и пожелал приятного аппетита.

— Я по делу, — сказал гость, вытаскивая из коробочки муху, и, держа её за ленивое крылышко, сосредоточился на лапках. — Не могли бы вы одолжить мне, впрочем, совсем ненадолго, — Эрль взглянул на часы, — ваши ноги. Сегодня у меня свадьба, и невеста решила, что ваши ноги будут мне к лицу.

— Что ж, — ответил Горбунов, помешивая варенье, — в какой-то мере это мне даже льстит. Если ненадолго, думаю, что причин для отказа нет. Пододвиньте моё кресло к окну. Вот так, хорошо.

Когда гость ушёл, Горбунов стал ждать.

Первое время улица была разнообразной, но ближе к вечеру опустела, чтобы к одиннадцати стать совсем безлюдной.

Правда, остался гражданин, который, несмотря на дождь, прогуливался медленно и бесцельно. Но в какую бы сторону он ни шёл, через каждых пару шагов оглядывался и, очевидно, тоже ждал.

Потом он исчез, и улица стала совсем пустой, но это длилось миг, потому что почти тотчас же на середину улицы выскочил Эрль и, спасаясь от грабителя, на бегу отбросил свёрток с ногами. Горбунов подпрыгнул в кресле и громко выкрикнул:

— Гад!

Удар молотком повалил Эрля на мостовую. Профессиональным движением грабитель похитил фамилию несчастного и, более ничего не взяв, свободной рукой поволок безымянное тело во двор.

Горбунов тупо смотрел в окно. Дождь продолжал ударять по газетному свёртку, который начал расползаться, оголяя ноги. Алым ручейком потёк педикюрный лак.

От непогоды начали ныть обе культи.

〈26〉 декабря 1966

293. На лыжах

«Твой верный хозяин тебя пережил…»

Летопись

О смерти своего псевдонима Горбунов узнал из объявления литфонда. На панихиде была вся поэтическая элита. Через каждые три минуты стрелялся Дм. Макринов.

Псевдоним лежал в гробу как живой. Пахло хвоей. Мёртвый был близорук и даже на одре не снял пенсне.

В кулуарах говорили [о бальзамировании].

Протиснувшись сквозь эти разговоры, Горбунов подошёл к гробу. Его высокое, худое и рыжее тело подрагивало, как молодой конь.

Горбунов наклонился к потному, мясистому лицу покойного и поцеловал в губу. И тут их глаза встретились.

27 декабря 1966

294. Отдельная книга

В осенний час, внутри простого лета,

где бабочки — цитаты из балета,

стоите вы, от счастья хорошея,

и этот лес вам служит отраженьем,

раскроется бутон, а в нём — пчела…

Я не перечитывал написанного, потому что новое утро не обозначило следующего дня, но, помня, что в конце записей я размышлял о своей семейной картине, сразу же соединю паузу со второй, которая когда-нибудь да последует, любимым занятьем моей жены. Несмотря на то, что мы уже много лет прожили вместе, я только недавно узнал, что самое приятное занятье для неё — дарение подарков. Когда она мне сказала об этом, я не только восхитился ею, но и воспринял такую прихоть как самое верное и моё желание, скорее даже как самое счастливое желание, осуществить которое сам я был неспособен. В этой прихоти сказалась не столько доброта, сколько мудрость и опять же умение осязать радость. Получался некоторый театр, спровоцированный подношением, изысканность которого зависела от участников, но простор уже был дан. Но это, кроме всех других вариантов, один из них, и сетовала на бесталантность она зря, потому что такие переживания всегда только переживания, и даже в воспоминаниях.

Меня часто огорчало, что телесную красоту моей жены вижу я и никто из тех, кто мог бы отдать ей должное во всей