Шерсть дыбом: Медведи-взломщики, макаки-мародеры и другие преступники дикой природы - Мэри Роуч Страница 32

солнце разогревает воздух, запаховые молекулы активнее отталкиваются друг от друга; они разлетаются в разные стороны, превращаясь в диффузное облако разреженного аромата. Ветер развеивает его еще сильнее. Даже в идеальных условиях в каких-то местах собака неизбежно – и неоднократно – теряет след. Это так и называется – «потеря следа». Чтобы вернуться на след, хорошая гончая бежит зигзагом, широко забирая то вправо, то влево, пока снова его не возьмет. Я испробовала эту технику в городе, у своего офиса, когда мимо меня прошел какой-то юноша, окутанный облаком дезодоранта Axe. Я позволила ему свернуть за угол и исчезнуть из поля зрения, а затем подождала еще пару минут. Двигаясь зигзагом словно гончая, я смогла проследить парня до пункта назначения – закусочной в соседнем квартале, где подают чизстейки.

Деллинджер готов сворачиваться. Завтра будет новый день. Но и сегодняшний еще не закончен. Деллинджер забыл упомянуть, что должен ехать в Реддинг на «волчье совещание». Я представляю себе мощных псовых в деловых костюмах. Почувствовав мое разочарование, Деллинджер спрашивает, не хочу ли я посмотреть, как он при помощи специального снаряжения взбирается на дерево, когда ему нужно спустить вниз горного льва под транквилизаторами. В отсутствие самого льва это не особенно интересное зрелище. Тогда он предлагает отвезти меня к месту «коллективных поскребов», на которое он наткнулся вчера. Там, где территории самцов пересекаются – скажем, если они ходят одним и тем же перевалом, – львы оставляют свои визитные карточки. Собаки на районе задирают лапу на один и тот же несчастный кустик в моем дворе, а пумы раскидывают задними лапами дёрн, оставляя свой запах на опавших сосновых иглах и прочем лесном мусоре. Деллинджер ищет поскребы под большими деревьями. Чем выше дерево, тем больше дёрна.

Мы добираемся до места и осматриваемся в поисках поскребов. Смотреть там особенно не на что, но понимающему человеку и поскреб может кое о чем рассказать. Когда горные львы разгребают задними лапами землю, они обычно смотрят в ту сторону, куда идут, – что важно знать тому, кто их ищет. Точно так же, как свежесть следа, можно определить и свежесть поскреба – нужно только обратить внимание на количество хвойных иголок, которые попадали на него с дерева. Деллинджер объясняет, как по следам от когтей выяснить пол животного. Самки скребут обеими задними лапами сразу, оставляя в лесной подстилке две параллельные рытвины, а самцы откидывают землю лапами по очереди, причем эти поскребы расходятся в стороны «из-за их анатомии». Под анатомией он имеет в виду «их яйца». Деллинджер недавно получил выволочку за неподобающую лексику в интервью для прессы. Кроме всего прочего, он тогда сравнил процесс стаскивания одурманенного кугуара с дерева с «попыткой затолкать пьяного товарища в такси, когда он, сопротивляясь, цепляется руками за дверь».

Завидую людям, которые читают природу, как открытую книгу. Я же в лесу чувствую себя так, будто листаю китайские переводы своих произведений: вижу странные значки и загогулины и понятия не имею, что они могут обозначать. Чуть раньше Деллинджер показал мне линию в грязи, пересекающую дорогу от края до края – словно ребенок волок за собой палку. Оказалось, это и в самом деле «след волочения», но дети тут ни при чем. След оставлен копытом мертвого оленя, свисавшим из пасти горного льва, который тащил свою добычу в укромное место. Сама я, естественно, ничего этого не заметила.

Познакомившись с Деллинджером, я первым делом сообщила ему, что проект «Горный лев» заинтересовал меня тем, что сочетает достижения современной биологии дикой природы с опытом естествоиспытателей прошлого. Первые натуралисты неделями жили в полевых условиях – выслеживая и наблюдая, расшифровывая поведение, открывая новые виды. В названиях опубликованных ими журнальных статей сквозит радостное возбуждение: «Рассказ о драке двух зайцев», «Новая антилопа-дукер из Занзибара». Думаю, авторы статьи «Природоохранная филогенетика азиатской коробчатой черепахи (Geoemdidae, Cuora): митохондриальная интрогрессия, ядерная мтДНК и выводы из анализа множественных ядерных локусов» тоже чувствовали некоторый эмоциональный подъем, но вряд ли им приходилось долгое время в одиночестве торчать в глуши.

Деллинджер с новыми методами знаком, но в душе он человек прошлого. Чуть раньше, стоя над скелетом оленя, Деллинджер рассказывал, как обнаружил, что в менее засушливых районах штата горные львы, прежде чем приняться за оленью тушу, извлекают и оттаскивают прочь рубец. Львы, обитающие в сухих районах, такого не делают. Рубец копытных кишит бактериями, необходимыми для расщепления растительной массы, которой олень питается; Деллинджер предполагает, что с помощью этого трюка лев замедляет гниение туши, что повышает его шансы выжить во влажном климате, где мясо портится быстрее.

Первыми биологами были натуралисты, а первыми натуралистами – охотники и звероловы. Никто не знал о животных больше – все эти «где», «когда» и «почему» их миграций по земле и временам года, отношений с добычей, соперниками и половыми партнерами, – чем люди, чье выживание зависело от этого знания. Первые музеи естественной истории сильно напоминали диорамы из магазинов Cabelа's[21]. Когда естественная история оформилась в отдельную дисциплину, а научная деятельность превратилась в профессию, усилились их соперничество и взаимная неприязнь. В 1941 году уже упоминавшийся здесь охотник Джей Брюс направил начальнику местного Отделения рыбных и охотничьих ресурсов письмо с просьбой не делиться новым докладом Брюса «Кугуар в отношении к соседствующим видам». «Натуралисты уже украли у меня множество открытий и никогда не признавали моих заслуг, – говорится в письме. – Все, что они должны были бы знать, но не знали, они выдавали за собственноручно собранный материал».

Изучение дикой природы испокон веку было своего рода слежкой. Задолго до того, как ученые научились следить за животными с помощью фотоловушек и радиоошейников, они копались в их экскрементах. Как и в сфере политического шпионажа[22], это делается по той причине, что просто спросить – не вариант. Животное не может рассказать, что оно ест, здорово ли и не подвергается ли стрессу, но ответы на эти вопросы иногда можно узнать по помету.

Метод анализа экскрементов получил распространение в 1930-х годах. В то десятилетие выделилась целая плеяда ученых, совавших нос в отхожие места обитателей леса: Гамильтон изучал рацион бурых кожанов, Мьюри – койотов, Дирборн – лис, койотов и норок, Гамильтон писал о скунсах, Эррингтон – о барсуках и ласках. Раньше, чтобы узнать, чем питается какое-нибудь животное, нужно было вскрыть не одну сотню желудков. Нетрудно себе представить, какой непривлекательной для большинства биологов – не говоря уже о самих животных – была эта работа, но обоснованных выводов иначе было не сделать. Работа «Обзор содержимого 255 желудков североамериканской совки», опубликованная в 1900 году Альбертом Кенриком Фишером, заставила меня ощутить грусть и усталость, несмотря на то что торжественный авторский стиль изложения смутно напоминает