Шкатулка - Никита Андреевич Борисов Страница 2

Семь недель. Семь бесконечных недель он расследовал деятельность странного культа, который, согласно обрывочным данным, поклонялся каким-то древним существам, существующим за пределами человеческого восприятия. Отчаянно цепляясь за работу, чтобы не думать о ней, о пустоте, зияющей в его груди. Следы вели в маленький городок, затерянный среди озер и лесов — Сайлент Хилл. Имя, которое даже на вкус было как пепел, как туман, просачивающийся под дверь. И теперь это письмо, невозможное письмо, пахнущее её духами и смертью.

* * *

Мэтт не помнил, как принял решение, не помнил, как шёл сквозь ночной город. Время словно съёжилось, сплющилось, и он просто был — перед невзрачным серым зданием на окраине Адской кухни, в самом забытом богом её углу, где даже местные бандиты старались не задерживаться. Его источники указывали, что культисты использовали это место как один из своих филиалов. Заброшенная офисная постройка, ничем не примечательная — выщербленный кирпич, потрескавшийся бетон, тусклое стекло с налётом городской копоти. Обыденное место для маскировки необыденного зла.

Но его чувства говорили об обратном.

Воздух вокруг здания колебался, словно марево над раскаленным асфальтом, но с противоестественной регулярностью, как дыхание спящего существа. Мэтт чувствовал эти колебания кожей — то ледяные, то обжигающие. Звуки доносились искаженными — как будто проходили через толщу воды или через записанную и ускоренную наоборот плёнку. Он слышал обрывки разговоров, которые не имели смысла, детский смех там, где не могло быть детей, шипение, словно от короткого замыкания. А запахи... запахи были "неправильными". Сырость, ржавчина, что-то гниющее и еще что-то сладковатое, похожее на мясо, слишком долго пролежавшее в духовке, с нотками озона и аммиака. Запах, который его инстинкты не могли классифицировать, но который вызывал иррациональный ужас, щекотал примитивные участки мозга, пробуждая древний, до языковый страх.

— Что здесь происходит? — прошептал он, не ожидая ответа, и вдруг осознал, что звук его собственного голоса изменился, приобрёл эхо, которое, казалось, звучало за долю секунды до его слов, а не после.

Входная дверь была не заперта, словно ждала его. Петли скрипнули, когда он потянул её на себя, и этот звук отразился эхом, слишком долгим, слишком многослойным для обычного помещения — словно дверь открывалась одновременно в десятке разных мест. Воздух внутри был густым, как сироп, с привкусом пыли и чего-то ещё, похожего на смесь ладана и сгоревшей электроники.

Внутри пространство... менялось. Мэтт чувствовал это каждой клеточкой своего тела, каждым окончанием нервов. Стены словно дышали — медленно сжимались и разжимались, почти незаметно для обычного глаза, но для его сверхчувств это было так же очевидно, как биение сердца под кожей. Полы под его ногами время от времени казались мягкими, поддающимися, будто он шел по живой плоти, которая слегка прогибалась от его веса и затем восстанавливала форму. Коридоры растягивались и сжимались произвольно, нарушая все законы физики — он чувствовал, как расстояния меняются, как углы перестают быть прямыми, как искривляется сама ткань реальности.

Его радарное чутье фиксировало движения — быстрые, неестественные, с неправильными траекториями — на периферии восприятия. Что-то скребло стены изнутри, словно пытаясь вырваться наружу. Что-то тяжело волочилось по полу этажом выше, с влажным чавкающим звуком, как если бы тело без костей тащили по бетону. Он слышал шепот, бессвязный и пугающий, словно множество голосов вели беседу, не предназначенную для человеческих ушей — слова на языке, который никогда не существовал на Земле, произносимые гортанями, не предназначенными для человеческой речи.

Лестничный пролёт вился спиралью вверх, хотя Мэтт точно знал, что в обычном здании лестницы были прямыми. Ступени под его ногами мелко вибрировали, словно что-то огромное дышало под полом. Перила были тёплыми и гладкими, с неприятной маслянистостью — металл не должен ощущаться так, словно он покрыт тонким слоем жира.

Но его не трогали. Ничто не пыталось напасть. Словно он был невидим для существ, населявших это место. Или словно они знали, что он идет туда, куда ему и следует идти. Эта мысль пугала больше всего — что его появление здесь было ожидаемым, предсказанным. Что он всего лишь марионетка, послушно идущая по предначертанному пути.

Четвертый этаж. Коридор, пахнущий сыростью и ржавчиной, гнилыми яблоками и затхлым страхом. Панели на стенах были покрыты чем-то, что напоминало плесень, но двигалось слишком целенаправленно для грибка — микроскопическое шевеление, едва различимое даже для его чувств. Ковровое покрытие под ногами хрустело, словно посыпанное измельчёнными костями.

Дверь с номером 302. Обычная дверь, ничем не примечательная, за исключением того, что цифры, казалось, были выжжены на дереве изнутри, проступая сквозь краску. Мэтт замер перед ней, вслушиваясь. Внутри — тишина. Абсолютная, неестественная тишина, словно комната существовала в вакууме, отрезанная от всего мира. Не просто отсутствие звука — отсутствие возможности звука.

Воздух вокруг двери был неправильным — он ощущался на коже как статическое электричество, покалывал и вызывал ощущение, будто тысячи крошечных насекомых ползают прямо под эпидермисом.

Дверь поддалась легко, без сопротивления, словно потеряла всякий вес. Внутри его чувства захлестнул шквал информации — медный запах крови, такой сильный, что он почти чувствовал её вкус на языке; влажный звук капель, падающих на пол с неестественно правильными интервалами, как метроном, отсчитывающий время в искажённой реальности; ощущение вязкости в воздухе, словно молекулы сгустились, стали тяжелее.

Пол и стены были покрыты чем-то липким, что его трость определяла как подсохшую кровь — слои её, как геологические пласты, говорили о том, что это место видело смерть много раз. Под слоем крови он ощущал еще что-то — органический материал, который, казалось, был вплавлен в поверхности, словно кто-то решил декорировать комнату частями человеческих тел. Мебель — минимальная и старая — словно подверглась разложению, стала частью общего гниения. Стул в углу, с обивкой, пропитанной влагой и чем-то ещё, слишком густым для воды. Стол с выдвинутыми ящиками, в которых что-то слабо шевелилось. Кровать с матрасом, продавленным по центру, словно на нём лежало что-то невероятно тяжёлое — и простыни, некогда белые, теперь покрытые бурыми пятнами в узорах, слишком правильных, чтобы быть случайными.

А в центре комнаты, на маленьком столике красного дерева, стоял предмет, не вписывающийся в окружающий хаос своей геометрической правильностью, своей чуждостью.

Шкатулка. Небольшая, кубической формы, сделанная из какого-то темного дерева, которое он не мог идентифицировать — оно не пахло как дерево, скорее как что-то органическое, но не принадлежащее ни растениям, ни животным. Металлические вставки на гранях были холодными даже на расстоянии — их температура ощущалась как аномальная зона в