Заклинатели войны - Ольга Владимировна Голотвина Страница 12

Язык ответил раньше, чем мозг придумал ответ:

– Я читал про Доверенное Сокровище. Про клятву, которую жрецы дали Огненному Алонкею.

– Тебе было интересно?

– Да. Очень.

– Что ещё ты прочёл?

Эшшу незаметно вонзил ногти правой руки в пальцы левой. Боль прояснила разум.

– Ничего.

– Кому ты рассказал о своей находке? И о прочитанном?

– Никому.

«Я не сказал непоправимого. Я не погубил учителя... Этот снерк на стене, как он скалится! Будто сейчас прыгнет ей на голову...»

– Мальчик, очнись! – позвал голос Сайу.

Эшшу встрепенулся, захлопал глазами. Он почти не притворялся.

– Выйди в коридор, подожди там, – ровно сказал Супруг Змеи. – Мы позовём тебя, когда примем решение.

Юноша покинул пещеру. Он чувствовал себя вымотанным, опустошённым.

В коридоре у стены сидел Решги. Прислонился к стене и, казалось, дремал, хотя наверняка был настороже.

Эшшу тоже сел у стены, ближе к входу в пещеру. Закрыл глаза и обратился в слух. Им овладело холодное, отстранённое любопытство: убьют его или нет?

Высшие совещались тихо. Из пещеры долетело лишь несколько фраз. Сначала – испуганный вскрик учителя: «Ему же только семнадцать кругов! Мальчишка же!» Эти слова не растрогали Эшшу. Он почти равнодушно подумал: «Убьют».

Потом Сайу разгорячилась так, что повысила голос: «Да ладно вам! Я про это Доверенное Сокровище ещё в ученицах от младших жрецов слышала! И про рыжего алонкея. Тоже мне тайна!» Ей кто-то тихо возразил. Сайу возмутилась: «Да какая разница! Кому теперь нужны эти подробности, раз шкатулку в войну потеряли?»

Кажется, ей кто-то сделал замечание. Она заговорила тише. И больше уже ничего не слышно было – до мгновения, когда Супруг Змеи возвысил голос:

– Эшшу, войди!

Эшшу вернулся к костру и очень спокойно выслушал, что ему предстоит покинуть не только Змеиный остров, но и Ойшои.

По приказанию Супруга Змеи юноша снял жреческую налобную повязку и бросил в огонь. Глядя, как корчится в огне и рассыпается пеплом змеиная кожа, Эшшу думал, что и внутри у него всё превратилось в пепел.

* * *

Сразу покинуть Змеиный остров Эшшу не смог: пока он сидел в колодце и ждал решения своей участи, подошёл сезон штормов.

Бывший младший жрец почти не выходил из крохотной пещерки, которую ему отвели как гостю острова. Да, теперь он был гостем, и обращение с ним было вежливым и отстранённым.

Ел он вместе со всеми, за длинным столом, но никто не заводил с ним беседы. Шутки, смех, дружеские подначки, которыми обменивались молодые жрецы и жрицы, обтекали чужака, не касались его. Если он сам пытался с кем-то заговорить, ему отвечали учтиво и кратко. И он прекратил навязывать жрецам разговор.

Сначала Эшшу пытался делать обычную ежедневную работу, но ему ровно, приветливо объяснили, что гость не должен утруждаться.

Сунуться в хранилище рукописей, где он прежде любил проводить время, Эшшу даже не пробовал. Он знал порядки. Если чужак хотел ознакомиться с каким-нибудь научным трудом или поэмой, он должен был получить дозволение Супруга Змеи, и только после этого из хранилища гостю выносили обожжённые глиняные таблички, испещрённые значками, или более поздние тексты на писчей ткани.

Эшшу, разумеется, не просил ни о чём. Целыми днями лежал он на груде сухих водорослей и смотрел в потолок, на котором шевелились отсветы дрожащего пламени светильника.

Можно было представить себе, что он снова стал безымянным малышом, что он снова на Ойшои, что сейчас тётушка За́ри даст ему миску рыбной похлёбки и погладит по волосам доброй жёсткой рукой.

Как любил он когда-то сезоны штормов! Остров пустел, шаутис уходили в пещеры. Там заранее был сложен запас угля, по стенам развешаны связки вяленой рыбы, гирлянды лука, стояли бочонки с копчёной гусятиной, залитой жиром, и мешки батата. На полу лежали матрацы, набитые сухими водорослями.

Сезон штормов был отдыхом от тяжёлой работы в поле и в шахте. Конечно, никто не сидел сложа руки, это же скучно! Взрослые плели сети, шили, занимались резьбой по кости и мягкому камню. Остров Ойшои славился искусными резчиками. Не только торговцы охотно скупали поделки островитян – даже алонкеи, надменные хозяева морских просторов, соглашались брать изделия шаутис в счёт дани...

Взрослые делали лёгкую, приятную работу, а дети учились... слушали сказки и предания... пели песни... играли в «три цвета» и другие игры...

Да, Эшшу любил сезон штормов. Этот был первым, который хотелось попросить: «Уходи скорее, уйми свои ветра!»

А Ташур ни разу не зашёл к бывшему ученику.

Эшшу говорил себе: «Ну и к лучшему. Что мы могли бы сказать друг другу?»

* * *

Когда миновал сезон штормов, Эшшу вернулся на Ойшои. Сплетя шалаш из речного тростника, он устроился неподалёку от гавани – ждать, пока придёт купеческое судно. Юноша ловил в реке рыбу и жарил её на костре.

Он мог бы зайти в любой дом, помочь хозяевам работать на огороде – и потом в кругу семьи, за столом, есть из общей большой миски благоухающую травами похлёбку. Или спуститься в шахту, колоть со всеми уголь – и в обед сесть к котлу с густой кашей и мясом.

Но Эшшу в первый же день понял, что слух о его изгнании разошёлся по ближним селениям. Люди вели себя так же, как жрецы на Змеином острове. Они были вежливы и замкнуты.

Эшшу ненавидел одиночество. Он к нему не привык. Чтобы хоть как-то справиться с тоской, он играл в тростнике со змеями. Подманивал шипением, брал в руки, обматывал вокруг шеи или глядел в маленькие тёмные глазки. А потом вновь отпускал их в заросли – и говорил себе, что жрецы смогли взять у него только налобную повязку. Знания и умения остались при нём...

За то время, что Эшшу ожидал корабль, к нему пришли лишь два человека.

Первой была тётушка Зари, добрая старая женщина, когда-то взявшая к себе осиротевшего мальчугана. Когда до неё дошла весть об изгнании Эшшу, тётушка оставила огород и козу на попечение соседки и пустилась пешком в неблизкий путь.

Как всегда, она не говорила лишних слов. Не ахала, не упрекала приёмыша ни в чём.

– Это одежда, – сказала она, кладя к его ногам свёрток. – Такую носят вайтис.

– Где взяла? – удивился Эшшу.

– У соседа. Он с Фетти. Они там все ходят в штанах и рубахах. А здесь он это не носит. Я ему сказала,