Раскол - Аня Леонтьева Страница 10

Я даже губу прикусила, так увлекло меня это исследование. Подняла глаза, и тут же остыла, наткнувшись на холодный взгляд мужа, а тут ещё и в дверь постучали. Кир идёт открывать, вот как есть в полотенце. За дверью молодая женщина, пришла забрать грязную одежду постирать. Она вся краснеет при виде полуголого Кира, и то и дело таращится на его татуировки. Я поджимаю губы и ухожу в ванную, набираю воду, и, заткнув уши наушниками, погружаюсь в воду.

В горячей пенной воде вспоминаю, когда я вот также лежала в ванной, и слушала музыку. Ромке исполнился год, и у него лез очередной зуб. Я была на пределе, и чуть ли не кусалась, от бессонных ночей и таких же дней. Несту, к которой сын относился благосклонно, в эти дни, он не признавал. Более менее, его можно было оставить с Андрейкой на пару часов, пока я немного дремала, ну и с Киром, который все дни напролёт работал, и я вырывала крохи сна вечером, а так я была измочалена постоянными капризами, и криками.

И вот как-то днём пришёл домой Кир, без разговоров забрал у меня насупившегося Ромку, и отправил сперва отмокать в горячую ванну, а потом спать. Я спросила, сколько у меня времени, и что может я сразу спать, а он ответил, столько, сколько нужно. И я лежала в горячей ванне, под легкий чиллаут[1], и кайфовала, а потом пошла спать, долго и сладко.

Кир тогда пробыл дома три дня, позволяя мне, восстановится и взял все заботы о младшем сыне на себя. Мне оставалось только кормить его. И в этом был весь Кир, он всегда был там, где нужно, и делал всё правильно, даже не спрашивая моего мнения. Моя каменная стена, моя опора, которая дала трещину.

Когда выхожу, посвежевшая и разомлевшая, Кир спит.

Он лежит на кровати в ближней комнате, у окна, отвернувшись спиной. Из под одеяла торчат его широкие плечи с татуировкой черепа обвитым розами.

Когда я спросила о смысле этого рисунка, Кир, как всегда, неохотно, сказал, что это знак потери близкого человека. На тот момент эта была его Катя, которая предала его, засадив в тюрьму, и пустив всю жизнь под откос, хотя этот откос привёл его ко мне.

Я вздохнула и прошла мимо, задвинула плотно шторы, чтобы свет не мешал ему спать. Обернулась и чуть не вскрикнула.

Кир лежал ко мне лицом, и пристально наблюдал. Светлые глаза смотрели с презрением. Он теперь всегда на меня так смотрит. И это меня так разозлило. Взрослый мужик, почти сорок лет. Ему легче обидится на меня, чем попытаться понять.

Он сам виноват.

Он первый предал.

Все это рвалось из меня под его холодным взглядом, но я, сжав губы, промолчала, отвернулась, и пошла к детям.

- Кир сказал, никому не открывать, и никуда не выходить, - инструктирует меня Андрей.- И ещё он закрыл дверь на ключ, и забрал его.

Я досадливо бросаю взгляд на дверь. Нет, я не собираюсь снова бежать от него. Что-то настораживает меня вся сложившаяся ситуация. Кир, конечно, ничего не рассказывает, но я чувствую напряжение. И теперь, когда он нас нашёл, я могу отправиться к родителям, но что-то подсказывает мне, что это тупик. По его манере поведения, по коротким фразам, даже то, что он совсем налегке, без сменной одежды, только кошелёк и документы, всё это говорит мне, что сейчас нужно его слушаться, ведь он так же как и я, не будет рисковать детьми.

Только он видимо думает по-другому, поэтому и запер дверь, и поэтому не спит спокойно. Ждёт от меня подвоха, очередного шага.

- Ну, раз Кир так сказал… - вздыхаю я, и принимаюсь читать Роме его любимую книгу, под которую мы все спокойно засыпаем.

[1] Чиллаут - это спокойная музыка, как правило, электронная, без быстрых ритмов и бешеных басов.

9.

9.

Меня будет боль. Тянущая, режущая боль внизу живота. Я морщусь, понимаю, что пришли месячные. На два дня раньше запланированного. Надо встать, в ванной в моей косметичке, есть и тампоны, и обезболивающие таблетки.

Я разлепляю глаза. За окном уже вечер. В номере тихо и серо. Мальчишки ещё спят. Ромка сопит на моей руке, прижавшись лбом к плечу, и конечность начинают покалывать иголочки. Отлежала.

Рядом отвернувшись спиной, спит Андрей.

Я пытаюсь аккуратно высвободиться. Дам мальчишкам ещё немного поспать, хотя конечно пора уже вставать.

Спазм снова скручивает живот, и я сидя сгибаюсь, пережидая самый острый момент боли. Нужно спешить в ванную, иначе рискую залить всё здесь кровью.

Прохожу мимо комнаты Кира, и не глядя, открываю дверь в ванную.

Он стоит над раковиной, всё такой же полуголый, в одном полотенце, и чистит зубы. Видимо постиранную одежду ещё не принесли, а смены нет. Я замираю на секунду, встретившись с его пронзительным взглядом, и снова удивляюсь тому, как близкие люди могут стать совсем чужими в одночасье.

Отвожу взгляд и тянусь за ним, на полочку, где виднеется моя косметичка. Кир вдруг резко разворачивается лицом ко мне, и я, не дотянувшись до цели, замираю.

Не смотрю в лицо, устала от того презрения, что скользит каждый раз, когда он смотрит на меня. Перед моим взором его мощная грудь, поросшая темными волосами и расписанная вензелями и рисунками. Конкретно сейчас смотрю на витиеватую надпись под сердцем на латинском «Custodi et Serva», что в переводе означает «Спаси и Сохрани». А рядом, тускло сверкает крупный серебряный крест с распятьем, на такой же цепи.

Аромат его кожи, смешанный со здешним гелем для душа, щекочет мои ноздри. Замираю, чувствуя макушкой и взгляд и дыхание, что разбивается об неё. Не смею поднять глаза, продолжаю пялиться туда, где у него сердце. Просто не в силах ничего ему сейчас сказать, да и бесполезно это, наверняка всё решил, как всегда, самолично. Но он сам поднимаем моё лицо за подбородок, и в этот же момент новый спазм скручивает мой живот.

Свожу брови, хмурясь от боли.

- Что, так противен тебе? - усмехается Кир, по-своему понимает мои гримасы.

- Да причём здесь ты, - выкручиваю свой подбородок из его пальцев,