Дом по соседству - Пайсано Страница 28

Quand elle danse et qu'elle met son corps à jour, tel

Un oiseau qui étend ses ailes pour s'envoler.

Alors je sens l'enfer s'ouvrir sous mes pieds.

— Вы что, говорите по-французски? — спросил Драко, от неожиданности тоже на французском, он вполне оценил подходящие к словам жесты Гарри и Гермионы.

— У меня плохо получается, — признал Гарри, уже на английском, — язык надо учить, в нем нельзя просто главное понять, как в тригонометрии или в латинской грамматике. Нужно время — а именно времени у нас и не было. Хотя Гермиона выучила французский получше меня, она упрямая.

— И еще одно, Драко, — добавил Гарри, решив, что удивленного Драко надо брать тепленьким, — говорю сразу, пока ты не узнал сам: Хагрид выращивает дракона, и, возможно, нам придется еще ему с драконом помогать. Ты про это молчи.

— Ты нам должен, — напомнила Гермиона.

— Ладно, закладывать вас не буду, — согласился Драко. — Но после этого я уже вам больше ничего не должен, идет?

— Не стучать — это ты сам себе должен, как пацану, — возразил Гарри, он все не терял надежды привить Драко правильные понятия.

— Ну тогда ты тоже сам себе был должен меня выручать, когда я у тебя на глазах летел к земле!

— Правильно, наконец-то ты сообразил, — кивнул Гарри и слегка усмехнулся, все-таки в чем-то уже он с Драко преуспел. — Но мы тебя еще и на поруки брали, помнишь?

— Чего ты добиваешься, Гарри, а? — наконец вышел из себя Малфой и окончательно стал похож на нормального пацана. — У тебя проснулась тяга к завоеваниям? Ну давай тогда, очертя голову, с риском для жизни, как ты любишь — пойди и завоюй пару третьекурсниц, сейчас Гермиона и тебе, и мне за одни такие идеи поставит по фингалу. Что тебе от меня надо — встретиться со мной в каникулы в кафе у Фортескью и угостить меня мороженым? Черт тебя возьми, давай встретимся, ну давай, можем даже обняться при встрече у всего Косого переулка на виду. Только учти, что, когда Темный Лорд вернется, и мне, и тебе придется объясняться по поводу этого перед своими, понял? Что ты меня не сдашь и я тебя не сдам, мы уже решили. И теперь нам от нашего знакомства никакой пользы, одна головная боль, понял?

— Ты зря думаешь, Драко, что, когда Вольдеморт вернется, дело будет только в том, что наши семьи будут враждовать друг с другом, — серьезно сказала Гермиона. — Когда Вольдеморт вернется, и в твою, и в нашу семью придет война. Ты об этом подумай и реши, нужно тебе это возвращение или нет.

— Послать бы матом войну прокляту, хоть плачь-ори — ты только маме, что я воюю, не говори, — напел Гарри, он несколько раз сидел у костра и с сослуживцами Сириуса, и с сослуживцами Джона Грейнджера, и многое уже понял. — У тебя ведь, Драко, еще и мама есть, о ней хоть подумай.

XI

Как ни был прекрасен заснеженный Хогвартс и его украшенный к праздникам Большой Зал, Гарри и Гермиона на Рождество уехали домой — к той елке, с которой маленький Гарри снял для Гермионы ангела своей стихийной магией, к дому на острове, который Джон Грейнджер каждый год украшал цветными лампочками, и в рождественскую ночь дом на острове светился яркими огоньками, словно и туда пришел праздник для дорогих всем ушедших душ. Гарри и Гермиона писали домой каждую неделю, но все равно жалели о том, что родители Гермионы стареют без них, и Гарри уже собирался лететь в Косой переулок или даже в Лютный, лишь бы достать для Гермионы сквозное зеркало, на этот раз для связи с домом — со своими зеркальцами они бы расстаться не смогли, но вдруг где-то найдется и еще одно такое же?

Месяцы, проведенные поврозь, разделяют людей — если Джон и Мэри Грейнджеры за четыре месяца не изменились, то для Гарри и Гермионы за это время изменилось многое: Хогвартс уже давно привык к тому, что Гермиона сидит у Гарри на коленях, что вечером они целуются в коридорах, многие студенты, а то и некоторые преподаватели уже их заочно поженили, и никого не удивляло, когда, например, в конце квиддичной тренировки они спрыгивали с метел и Гермиона мягко целовала Гарри в губы, словно она соскучилась, пусть даже и летали они всегда друг за другом. А из дома они уехали четыре месяца назад на той стадии, когда они еще краснели от случайных прикосновений и не могли взглянуть друг на друга за ужином, если за полчаса до этого целовались в лесу. В письмах они писали про все на свете: про Снейпа, квиддич и полеты на метлах, про Хагрида и цербера на четвертом этаже, но только не про них двоих, даже про вылазку в Хогсмид они и словом не обмолвились, она же была нелегальная.

Гарри иногда казалось, что было бы проще, если бы они с Гермионой познакомились в поезде, а теперь Гермиона привезла бы его знакомиться с ее родителями и сразу представила как мальчика, с которым она встречается. А сейчас ситуацию было и не описать словами, слово «встречаться» применительно к ним было абсурдным, они вообще-то десять лет жили вместе до того, как уехать в Хогвартс. И за эти десять лет все менялось так медленно, что даже трудно было вспомнить, в какой месяц с ними случилось то, что со многими парами случается в первый день знакомства. У них все было наоборот: Гарри любил Гермиону всегда, сколько он себя помнил, он постепенно осознавал свое чувство, сначала просто зная детским сердцем, что рядом с Гермионой он счастлив, и, когда она радуется, он радуется тоже. Потом, когда Гермиона собиралась пойти в школу без него, Гарри как-то понял, что он хочет прожить рядом с Гермионой всю жизнь и никогда с ней не разлучаться — наверно, он уже понимал, что для этого люди женятся, и он тоже женится на Гермионе, когда они станут взрослыми, потому что иначе и быть не может. А вот то, что он в Гермиону влюблен, Гарри понял только в год перед отъездом в Хогвартс, тогда между ними пробежала искра, из-за которой уже привычные объятия стали особенно желанными и сладкими, перед этой сладостью они робели, и