Народная история психоанализа - Флоран Габаррон-Гарсия Страница 8

должны ему – даже в самом раннем возрасте – разумно объяснить, что от него требуем»[93]. Воспитатель, обученный анализу, приобретает чувствительность к вопросу психосексуального развития ребенка, находящегося в фокусе его педагогического внимания. Именно таким образом он выбирает пути сублимации, предлагая, например, на различных стадиях (оральной, анальной) игры, им соответствующие (в песочнице, на рисунках и т. д.). Точно так же он честно отвечает на вопросы ребенка. Этот переворот в практиках, которым скрепляется признание ребенка как субъекта, возможен только потому, что «авторитет воспитателя при этом замещается контактом с воспитанником (перенос)». Таким образом, закон, применяемый к ребенку, спокойно интроецируется им благодаря отношению с воспитателем, а потому не переживается в качестве навязанного извне и произвольно. Психоанализ становится в таком случае предварительным условием для любой истинной педагогической работы. Шмидт четко формулирует этот момент: если же, «несмотря на эти усилия, ей [воспитательнице] не удается рассматривать инфантильные проявления сексуальности без отвращения, то для нее было бы самое лучшее вообще оставить работу воспитателя»[94].

С точки зрения Веры Шмидт, анализ, обязательный для того, чтобы педагог мог преодолеть свои собственные предрассудки, отвечает в той же мере и потребности совершенно иного уровня. Задача в том, чтобы затормозить бесполезное и мертвящее повторение, учрежденное культурой, в котором личность педагога оказывается лишь одним винтиком из многих. В Будущем одной иллюзии Фрейд заявляет: люди, возможно, и правда «мало доступны доводам разума, полностью находятся во власти своих влечений-желаний», но это не значит, что их к этому принуждает «их истинная сущность». Доступ субъекта к мышлению преграждается не той или иной «антропологической» причиной, но религиозным воспитанием [95]. Опираясь на этот социальный подход к субъекту, противостоящий широко распространенному конституционалистскому подходу, заключавшемуся в натурализации качеств как субъектов, так и народов, Фрейд задается вопросом: «Может ли антропология указать краниометрический индекс народа, который соблюдает обычай с самого раннего возраста деформировать бандажами головки детей? Задумайтесь над печальным контрастом между искрящимся интеллектом здорового ребенка и слабоумием среднего взрослого. И разве совсем уж невероятно, что именно религиозное воспитание несет на себе значительную часть вины за этот сравнительный упадок?»[96] Но еще с начала XX века клинический подход Фрейда признавал это критическое исследование социально-политических причин. Так, он спрашивает: «Чего, собственно, желают добиться, скрывая от детей – или, скажем, молодежи – такие сведения о половой жизни людей? ⟨…⟩ Надеются таким умолчанием вообще сдержать половое влечение, до того времени когда его удастся направить на путь, единственно открытый ему гражданским устройством общества?»[97] Фрейд, таким образом, призывал к реформе, понимая, что «невозможно проводить отдельную реформу, не меняя основ системы»[98] в странах, где воспитание контролировалось религией, как раньше в России. Не такова ли, собственно, перспектива, заданная Шмидт? Впрочем, даже спустя долгое время после закрытия в 1924 году детского дома и установления власти Сталина Фрейд продолжает утверждать эту необходимость, продиктованную самой культурой: он будет говорить о «кладе», который надо «найти», и о «надежде на будущее»[99], пробуждаемой перспективой воспитания, ориентирующегося на психоанализ.

II

Вильгельм Райх: от венской поликлиники к берлинскому Сексполу

Когда Вильгельм Райх приезжает в 1918 году в Вену, его не влечет революционный идеал, его толкает нужда. Райх, осиротевший в четырнадцать лет, – выходец из украинской крестьянской семьи, разорившейся во время Первой мировой войны. Оставшись один, без гроша в кармане и без образования, Райх приезжает в Вену учиться. Он выберет медицину и психиатрию [100]. В те годы Вена – эпицентр политических и культурных движений. Среди них, с одной стороны, фовизм, атональная музыка, футуризм, движения за эмансипацию женщин, с другой стороны, психоанализ и ученые споры об эпистемологии науки – всё это начало «бродить» в Веймарской республике еще до войны; но в начале 1920 года в городе, каким он предстал Райху, была достигнута точка кипения. Его, как и всех аналитиков его поколения, увлекла эта атмосфера, и постепенно у него формируется политическое сознание – оно сложится внутри самой его практики в венской поликлинике.

Клинические основания политической ангажированности Райха: поликлиника

Итак, Райх с головой уходит в изучение медицины и психиатрии. В частности, он проходит курсы у знаменитого доктора Тандлера, упомянутого выше реформатора социальной системы. Во время обучения он участвует и в семинаре по сексологии. На нем Райх читает доклад Понятия инстинкта и либидо от Фореля до Юнга, в котором выше других ставит концепции Фрейда. Райх объявляет о том, что открытие теорий Фрейда принесло ему «облегчение», и особенно важны для него Три очерка по теории сексуальности, которые революционизировали предшествующие концепции. Сексуальность не возникает в период полового созревания, существует также и детская сексуальность: «Он проложил путь к клиническому пониманию сексуальности. Зрелая сексуальность вытекает из стадий сексуального развития в детстве»[101]. Райх встречается с венским мэтром, который производит на него сильнейшее впечатление. Но больше всего его поражает внимание Фрейда к клинике: «Меня глубоко тронула серьезность, с которой Фрейд пытался понять душевнобольных. Он возвышался как исполин над мнениями психиатров старой школы о душевных заболеваниях, исполненными мелкобуржуазного превосходства»[102]. Вопреки предположениям многих исследований, указывавших на равнодушие Фрейда к клинике, встреча молодого Райха с Фрейдом скрепляется их общим интересом к пациентам. В самом скором времени Райх начнет играть важную роль в психоанализе. В 1920 году, когда ему едва исполнилось двадцать два года, он становится членом Венского психоаналитического общества, и вскоре ему предлагаются некоторые официальные посты. Когда в 1922 году открывается Венская поликлиника, его назначают первым помощником Хичманна и Фрейда. В 1928–1930 годах он будет исполнять функцию заместителя директора.

Погрузившись в клинику, Райх сталкивается самым непосредственным образом со страданиями пациентов. Вот почему вопрос техники анализа, а также продолжительности лечения с самого начала играет определяющую роль как в его деятельности, так и в публикациях: необходимо понять, как именно лечить людей. В 1924–1930 годах он ведет в поликлинике семинар о технике анализа, на котором рассматривает конкретные случаи и пытается объяснить как позитивные результаты лечения, так и тупики, в которые может попасть терапевт. В те времена аналитикам хотелось думать, что курс может привести к излечению за несколько месяцев. Райх же констатирует, что на деле всё иначе и что аналитик сталкивается с бесчисленными препятствиями. Когда он рассказывает обо всем этом Фрейду, тот отвечает: «анализировать ⟨…⟩ значит прежде всего иметь терпение. У бессознательного нет времени»[103]. Но этот теоретический ответ его не устраивает: «Он [Фрейд] блестяще сумел