Сексуальные отношения. Деконструкция Фрейда - Жан-Люк Нанси Страница 30

Фаллос – это не форма, во всяком случае не форма, фшурирую-щая как объект, поскольку такая форма всегда остается, по меньшей» мере в каком-то определенном смысле, формой пленяющей, завораживающей, в то время как наша проблема всецело лежит в другом измерении. Все построение аналитического учения свидетельствует о том, что влечение между полами представляет собой нечто куда более сложное, нежели влечение воображения. Что касается нас, то мы склоняемся к тому, чтобы предложить для решения проблемы формулу, которая пока сама представляет собой лишь тезис, требующий для своего понимания дальнейшего развития: фаллос – это не образ и не объект, будь то частичный или внутренний, фаллос – это означающее.

Означающее. Мало сказать, что он означающее. Какое именно? Фаллос – это означающее желания. Тут же, правда, встает другой далеко идущий вопрос: а что, собственно, говоря об означающем желания, мы имеем в виду? Сама широковещательность этого утверждения предлагает, конечно же, что мы прежде ясно определили, что же такое желание.

В той функции, что занимает оно в нашем опыте, желание вовсе не выступает как нечто само собой разумеющееся. Это не просто возникающее между полами взаимное вожделение, половой инстинкт. Понятие желания не исключает, естественно, наличия более или менее ярко выраженных индивидуальных тенденций, в которых проявляется по преимуществу большая или меньшая способность того или иного индивида к половому общению. Вопрос о формировании желания в том виде, в котором мы его у индивидов, независимо от того, невротики они или нет, обнаруживаем, это ни в коем случае не решает. Формирование желания индивида не имеет с его багажом интеллектуальных возможностей ничего общего.

Сновидения и сексуальная потребность

Теперь самое время вновь обратиться к текстам Фрейда. Я не первый раз это говорю, но сегодня мне хочется это повторить еще раз: существование такого текста, как «Traumdeutung» – самое настоящее чудо. Он производит впечатление чуда потому, что при чтении его мысль – я не преувеличиваю – рождается у вас на глазах. Но дело не только в этом.

Материал распределен там по тактам, выстраивающимся в многоплановую композицию, каждый уровень которой – здесь как раз это слово более чем уместно – сверхдетерминировано. Приступая к нему так, как я делал это в прошлый раз, то есть начиная с первых сновидений, разбираемых в книге, мы замечаем, что значение материала, который у автора идет первым, выходит далеко за пределы соображений, которые приводит на этот счет он сам. Так, некоторые из сновидений, анализируемых в начале книги, рассматриваются им лишь в связи с вопросом о том, в какой мере определяется содержание сновидения впечатлениями, полученными накануне.

Пойдем дальше. Какие сновидения открывают у Фрейда главу, посвященную материалам и источникам сновидений?

Первое, что мы здесь встречаем, это сновидение о монографии по ботанике, сновидении Фрейда. Его я пропущу, потому что это сновидение самого Фрейда, так что демонстрация искомого на его примере окажется чуть сложнее и дольше. Фрейд, однако, не является истериком в чистом виде. Он причастен истерии в той мере, в какой причастна ей всякая связь с желанием, но причастность эта носит характер более тонкий.

Итак, мы пропускаем сновидение о монографии по ботанике и приступаем к сновидению пациентки, которую Фрейд характеризует как истеричку. Мы возвращаемся, таким образом, к теме желания истерического больного.

Одна очень неглупая интеллигентная молодая дама, несколько скрытная, из тех, что притворяются «тихонями», рассказывает: «Мне приснилось, что я приехала на рынок слишком поздно, и ни у мясника, ни у продавца овощей ничего было уже не купить». Сновидение вроде бы вполне невинное, но так сновидения не рассказывают. Я попросил вспомнить какие-нибудь детали. Они оказались следующими: дама пошла на рынок в сопровождении кухарки, которая несла корзину. Когда она попросила чего-то у мясника, тот ответил, что этого больше не имеется, Он предложил ей какие-то странные овощи, черные и увязанные в пучки. «Я не знаю, что это такое, я этого не возьму», – ответила дама.

Комментарий Фрейда здесь очень важен, так как больную анализировали не мы. В свое время, когда «Traumdeutung» впервые увидело свет, это было чем-то вроде появления первой работы по теории атома, со всей предшествующей физической наукой никак не связанной. К тому же и встречена она была едва ли не полным молчанием.

И вот на первых же страницах своей книги, говоря о присутствии в сновидении свежего и психически индифферентного материала, Фрейд спокойно предлагает читателям следующий комментарий. – Она действительно пошла тогда на рынок очень поздно и ничего так. и не купила. Попытка связать сновидения с событиями предшествующего дня. Невольно хочется сказать: мясная лавка была уже закрыта. Как видим, он не утверждает, что передает подлинные слова больной, а проявляет инициативу сам, проговаривая то, что, по его мнению, здесь напрашивается.

Однако, стоп. Не является ли это выражение или, точнее, ему противоположное, распространенным в вульгарной речи способом указать на одну небрежность в мужском туалете? Похоже, что в венском диалекте действительно, по крайней мере, в отношениях фамильярных, было делом обычным сказать человеку, забывшему застегнуть штаны: «Твоя мясная лавка открыта». Впрочем, больная этого выражения не употребила, говорит Фрейд и добавляет: «Должно быть, она его избегала».

* * *

Сделаем теперь еще шаг вперед. Когда какой-то элемент в сновидении носит характер речи, когда что-то говорится и выслушивается, а не просто думается, элемент этот обычно без труда можно распознать. Речь идет о словах, записанных в сновидении, словно на телеграфной ленте. С самой ситуацией они могут быть прямо не связаны. Речь идет о том, что, как говорит Фрейд, без труда выделяется, то есть об элементе языка – элементе, который он всегда призывает нас рассматривать как имеющий самостоятельную ценность.

Происходит он из жизни наяву. Разумеется, сновидение обращается с этими элементами бесцеремонно – разбивает их, немного изменяет и чаще всего изымает из целого, которому они принадлежали. Для работы истолкования эти обрывки речи могут послужить отправными точками. Откуда же взялись в сновидении слова мясника: «Этого больше не имеется?»

Фраза эта вспоминается Фрейду, когда он пишет «Человека с волками», вспоминается как свидетельство его давнего интереса к трудностям, связанным с реконструкцией событий, предшествовавших в жизни субъекта амнезии раннего детства. В связи с этим он и говорит своей пациентке следующее: «Я произнес эти слова сам, за несколько дней до того, объясняя пациентке, что к воспоминаниям раннего детства непосредственного доступа у нас больше не имеется, что мы возвращаемся