Вырождение международного правового порядка? Реабилитация права и политических возможностей - Билл Боуринг Страница 19

Ясно, что Совет безопасности, в сущности, отказался от всей власти и ответственности, если он действительно выпустил такое неограниченное разрешение применять силу. Но действительность ещё менее привлекательна. Совет безопасности, и, на самом деле, весь Устав и обычное право в отношении применения силы и самообороны, были выброшены за борт под предлогом войны против терроризма. Томас Франк вновь ясно сформулировал вероятное рассуждение администрации Буша. «Американ джоурнал ов интернешнл ло» (American Journal of International Law), как обычно, засвидетельствовал ожесточённый обмен противоположными мнениями[286] между Томасом Чарни и Томасом Франком. В то время как Чарни настойчиво утверждал, что Совет безопасности мог и должен был сохранять участие, заключение Франка подвигает его позицию на несколько шагов ближе к отказу — вопреки его предыдущим положениям — от роли Совета безопасности в целом: «Что касается права, однако, не существует вообще никакого требования, чтобы государство получило благословение Совета безопасности перед ответом на вооружённое нападение. Будь это не так, сколько государств сознательно согласилось бы подчинить свою безопасность оценке Советом честности свидетельства, на котором они основывают свою оборонную стратегию самосохранения?»[287].

Наконец, Славой Жижек делает очевидное, но жизненно важное замечание: «Не говорит ли сама сегодняшняя риторика о глобальном чрезвычайном положении в борьбе против терроризма, узаконивания всё большую приостановку юридических и иных прав? Зловещий аспект недавнего заявления Джона Эшкрофта, что „террористы используют свободу Америки как оружие против нас“, несёт явный смысл, что мы должны ограничить свою свободу, чтобы защититься»[288]. Это предчувствие было выражено также с точки зрения универсализма прав человека Джеком Доннелли:

«Во-первых, контртерроризм, хороший или плохой,— не гуманитарное вмешательство. В мире много различных видов зла, для которых мы разработали различные нормы международного права и политические методы. Во-вторых, сомневаюсь, что мир международной политики радикально преобразовался. Но, в-третьих, в той степени, в которой это произошло, последствия для прав человека (на национальном и международном уровне), вероятно, будут отрицательны. Говоря шире, как бы ужасны ни были эти события, трагедия продолжится, если они отвлекут (и без того недостаточные) международное внимание и ресурсы от более важных и широко распространенных моральных и гуманитарных проблем вроде голода, нищеты, геноцида, репрессивного засилья, систематической политической некомпетентности, регулярного унижения и нарушения прав человека, которые повседневно претерпевают большинство людей в большей части современного мира»[289].

Таким образом, отвержение международного права имеет своим следствием подрыв гарантий внутреннего права.

Права человека — главный злодей?

Для Чандлера, что более спорно, главный злодей — идеология прав человека, или, по меньшей мере, версия прав человека, представленная королевским адвокатом Джеффри Робертсоном[290]. Но под угрозой находится не — как Чандлер, кажется, предполагает — мрачное влияние идеологии и дискурса о правах человека, подрывающее достижения международного права. Я хотел бы принять его более убедительные аргументы, изложенные в «Нью лефт ревью» (New Left Review):

«Соглашение 1945 г., сохранённое в принципах Устава ООН, отразило новую международную ситуацию, преобразованную появлением Советского Союза как мировой державы и распространением национально-освободительной борьбы в Азии и Африке… …Суверенное равенство получило техническое признание в паритетном представительстве в Генеральной ассамблее и пустословии о принципе невмешательства, установив правовые ограничения на право вести войну»[291].

Под угрозой — решающий разрыв 1945 г. с Вестфальской системой, новый правовой порядок, скреплённый принципом суверенного равенства. Как он доказывает, «не сам суверенитет, но суверенное равенство — признание юридического паритета суверенных государств, независимо от их богатства или силы,— преследуется новыми интервенционистами. Всё же такое равенство было учредительным принципом всей структуры нынешнего международного права и всех попыток, как бы хрупки они ни могли быть, установить верховенство „права“ над „мощью“ в урегулировании межгосударственных дел»[292].

Заключение

Международное право, конечно, полито грязью. Заключение брака, затем совращение и отвержение — жалкая и ничтожная участь. Конечно, специалисты должны были знать лучше: им не следовало приветствовать явный апофеоз контроля Совета безопасности в 1990 г. с таким энтузиазмом, зная с каким пренебрежением Великобритания и США отнеслись к Организации Объединённых Наций и её механизмам в 1986 г. Предполагаемое основание новой традиции в 1999 г. для оправдания бомбёжки Сербии неизбежно сопровождалось оттеснением Совета безопасности и самой ООН после 11 сентября. Любое применение риторики прав человека с 1991 г. теперь было решительно подорвано реальностью администрации ООН в Косове (и Боснии). Таким образом, неправильно утверждать, как это делает Чандлер, что права человека некоторым образом ответственны за то, что случилось с международным правом.

Вместо этого, налицо имеется незаконченный проект. Как утверждалось выше, ООН и её принципы и механизмы родились и наполнились содержанием в период деколонизации. Стремление к глобальной социальной справедливости запустило кампании за права на самоопределение и развитие, и её проблемы не сняты с повестки дня. Перед значительным большинством мирового населения стоит вопрос — как исправить ООН.

Эта глава рассматривала, начиная с 1986 г., историю систематического нападения на международное право и подрыв прав человека со стороны США и Великобритании. Остальная часть этой книги стремится как исполнить обещание представить содержательный взгляд на права человека, так и показать, как революционный консерватизм в международном праве может обеспечить структуру для обоснованного контрнаступления. Следующая глава анализирует незаконность вторжения и оккупации Ирака, и совершение военных преступлений.

Глава 3

Законность вторжения в Ирак и его оккупации

Введение

В предыдущей главе я рассмотрел состояние международного права в период непосредственно перед начавшейся 20 марта 2003 г. Иракской войной. Могло показаться, что международное право было полностью разгромлено действиями США и Великобритании.

Но в этой главе я постараюсь показать, что случившееся подкрепляет, а не ослабляет мои аргументы за революционный консерватизм в международном праве. Государственный суверенитет, запрет на применение вооружённой силы иначе как для самообороны или по особому разрешению Совета безопасности, право народов на самоопределение — каждый из этих фундаментальных принципов установившегося после Второй мировой войны правопорядка приобрёл новую актуальность и подлинную значимость.

В этом убеждении я не одинок. Многие новейшие исследования склоняются к тому же. Так, в своей статье с замечательным названием «Аргументы массового замешательства»[293], Дино Критсиотис убедительно показывает, что, с точки зрения международного права, действия Великобритания и США не могут подкреплять доводы на основе какой бы то ни было мыслимой доктрины превентивной самообороны — во всяком случае, правовые доводы. Для этого он обращается к рассмотрению Международным судом ООН дела Никарагуа[294]. Как он показывает, Суд «…посчитал обязательным в своей оценке