Два пути. Русская философия как литература. Русское искусство в постисторических контекстах - Евгений Викторович Барабанов Страница 16

Подводя итог этим общим характеристикам, следует сказать, что распад и метаморфоза таких «органических начал» как национальный характер, культура, язык и т. п., еще недавно составлявших единство и своеобразие национальной жизни и являвшихся основой для ее определения, свидетельствует о том, что национальная жизнь не исчерпывается природными и натуралистическими категориями. Нация не только совокупность территориальных и этнографических обнаружений, но и борьба пронизывающих и формирующих ее потоков творческой воли, духовной традиции. Национальную жизнь нельзя трактовать монистически, ибо она вся соткана из противоречий и антиномий. В самом деле, что более характеризует Россию – Иван Грозный или митрополит Филипп? царь Алексей Михайлович или Петр Первый? Достоевский или Писарев? Вл. Соловьев или Ленин? Ответить однозначно на этот вопрос невозможно, потому что жизнь каждого народа есть разворачивающаяся в истории драматическая борьба между воплощением замысла Божьего о нем и отпадения, отказа от своего высшего призвания и назначения. В этом смысле к истории каждого народа применимы слова Достоевского: «здесь дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей». Пример России свидетельствует об этом с предельной яркостью. Ведь еще задолго до 1917 года в России уже существовали те две установки сознания и воли, те две исторические традиции, которые столкнулись в революционной буре и гражданской войне. И в столкновении этом большевизм обнаружил себя не как внешняя сила, но как предельная концентрация того традиционного русского безбожия и нигилизма, что всегда существовал в русской душе. Лишь потом, благодаря «массовидному террору» (выражение Ленина), мощному идеологическому давлению и культивированию нездоровых инстинктов масс были созданы те новые формы общественного бытия, которые и породили свою собственную культуру, религию и этику.

Ошибочно рассматривать уродливые формы новой общественной жизни лишь как насильственные механические объединения, в противовес органической целостности и устойчивости «естественно» развивающихся общественных образований. Идее солидарности, как началу «сплочения в свободном служении высшим духовным ценностям», может быть противоположна не только борьба враждующих элементов и групп, но и солидарность в грехе, круговая порука общего преступления.

«Узаконенный» историей аморализм революции и коммунистической диктатуры узаконил и аморализм новой, «советской» системы ценностей, а также порожденный ею общепринятый и обязательный для всех образ жизни. Революция, выдвинув универсальный (как это многим тогда казалось) принцип совершенного социального строя, опрокинула и старую иерархию ценностей. Главными оказались не человек, не свобода, не истина, а средства, очень скоро заменившие собой цели. Теперь кажется чудовищным, что для уяснения простой истины, что совершенный социальный строй, так же как и экономика и техника, относится к средствам, а не целям человеческой жизни, понадобилось столько крови и страданий. Коммунизм не может быть целью – целью, как и высшей ценностью является сам человек, его жизнь, его свобода и творчество, а не социальные преобразования. Разумеется, подменять цель средствами и оправдывать дурные средства высокими целями начали первые не большевики, однако лишь они сумели убедить в правоте своего дела почти полмира и санкционировать тем самым дальнейшие социальные преступления.

Уже для Ленина проблема революции была прежде всего проблемой завоевания и организации власти, которую он осуществлял в атмосфере политиканской лжи и утилитарного расчета. Примат тактики и пользы над принципами истины и правды в дальнейшем был окончательно узаконен: хорошо и полезно лишь то, что служит сохранению власти и ее укреплению. Поэтому нет ничего случайного в том, что произошло сразу после Октябрьского переворота, когда за несколько дней были перечеркнуты все завоевания русского либерализма и демократии: закрыты газеты и издательства, подавлена свобода слова, разогнано Учредительное собрание, начато невиданное еще в новейшей истории гонение на Церковь.

Столь же последовательно была разрешена и национальная проблема. Ленин, еще в феврале поддерживавший идею сепаратизма и поощрявший национальное движение малых народов, после Октября приложил все усилия для подавления сепаратистских стремлений таких «малых» народов и областей, как казачество, Украина, Кавказ, Туркестан и т. п. Национальные движения за независимость были объявлены «реакционными» и «буржуазными», хотя знаменитая формула «о самоопределении народов вплоть до отделения» была впоследствии даже введена в «самую демократическую в мире» конституцию…

Двойственный характер национальной политики коммунистической власти обнаружил себя не только во внутренней жизни страны, но и в мировом масштабе. Мировая политика советской России – причудливое сочетание двух основных тем: темы мировой революции (или иначе, интернационализма) и темы московского империализма. В различные периоды одна из этих тем становилась центральной, определяющей, но никогда не единственной. Даже в самые первые годы революции, когда пафос «мирового пожара» приобретал вселенские размеры и массы, зараженные верой во всеохватывающий огонь Мировой Революции, легко мирились с распадением империи, в голове у «последовательного интернационалиста» Ленина рождались империалистические планы походов в Польшу и Персию… Впрочем, то же самое можно отнести и к последующему времени лишь с той оговоркой, что с темой мировой революции все больше и больше сливается тема советского империализма. Ведь и до сих пор Москва не только родина и финансовый покровитель международного коммунистического авантюризма, но и могущественная империя, которая держит у себя под сапогом больше дюжины порабощенных стран и народов.

С приходом Сталина к власти и до настоящего времени империалистическая политика стала доминирующей политикой Советского Союза, тогда как идея интернационализма оказалась лишь прикрытием военной и экономической экспансии. Первой жертвой империалистических вожделений Советской России в Европе стали союзники СССР – прибалтийские государства. Затем, уже после Второй Мировой войны к ним прибавились и восточно-европейские страны. В связи с этой военно-империалистической политикой следует рассматривать также и роспуск Сталиным Коминтерна и создание взамен него Коминформа, выполнявшего роль кнута для наказания недостаточно покорных правительств «братских» стран. Лишь после смерти Сталина и роспуска Коминформа был выдвинут тезис о «разных путях построения социализма». Это было некоторое отступление, ибо в признании прав на существование отдельных «ересей», сказалась прежде всего слабость советского империализма, столкнувшегося с сильными национальными стремлениями стран-сателлитов к экономической и политической независимости. Но это отступление, эта слабость была отказом лишь от монополии на идеологическое главенство: что же касается политической и военно-экономической стороны, то венгерские события 1956 года и события в Чехословакии 1968 года показали, что московский империализм отнюдь не отказывается от своей великодержавной политики. То же самое можно сказать и о «бескорыстной помощи» странам Азии и Ближнего Востока. Все это общеизвестно и не требует детального рассмотрения. Важно лишь одно: ни в прошлом, ни в настоящем трагическое противостояние двух начал – России и империи не было еще осознано с достаточной ясностью и глубиной. Сделать это сегодня – первоочередная задача нашего национального сознания.

В этой связи особо важное место должно быть уделено