Рассказы о временах Меровингов - Огюстен Тьерри Страница 6

ей, чтоб поспешала прибыть со своими сокровищами, ибо желаю вступить с ней в брак и возвеличить ее в глазах народов; я хочу даже, чтобы она пользовалась при мне большим почетом, нежели при покойном моем брате»[33]. Обрадованная таким ответом, Теодегильда велела нагрузить повозки мужниным богатством и отправилась в Шалон-на-Соне, местопребывание короля Гонтрана. Но по приезде ее король, вовсе не занимаясь ею, осмотрел клад, пересчитал повозки и велел взвесить сундуки; потом сказал окружавшим его: «Не лучше ли сокровищам этим принадлежать мне, нежели этой женщине, которая не стоила чести, какую оказал ей брат мой, приняв на свое ложе?»[34] Все были согласны с этим мнением; сокровища Хариберта сложены были в сохранное место, а ту, которая нехотя сделала ему такой прекрасный подарок, король велел под охраной проводить в Арльский монастырь.

Никто из братьев Гонтрана не оспаривал у него обладания деньгами и драгоценностями, которые он присвоил этой хитростью; им предстоял спор с ним и между собой о предметах более важных. Вместо четырех частей надлежало раздробить галльскую землю на три доли и с общего согласия разделить города и области, составлявшие королевства Хариберта. Это новое распределение сделано было еще страннее и беспорядочнее первого. Париж разделен был натрое, и каждый из братьев получил по равной части. Во избежание опасности от нечаянного нападения ни один из них не должен был вступать в город без согласия двух других, под страхом потери не только своей доли Парижа, но и всей части Харибертова королевства. Это условие было утверждено торжественной клятвой на мощах трех уважаемых угодников, Илария, Мартина и Полиевкта, гнев которых призывался в здешней и будущей жизни на голову того, кто изменит своему слову[35].

Подобно Парижу, был разделен город Санли, но только на две части. Из других городов, вероятно, по расчету взимаемых с них повинностей, но, впрочем, без всякого внимания к их взаимному положению, составлено было три доли. От этого географическая запутанность увеличилась еще более прежнего; чересполосные владения умножились; королевства были между собой, так сказать, перебиты. Король Гонтран получил, по жребию, Мелен, Сент, Ангулем, Ажан и Периге. Мо, Вандом, Авранш, Тур, Пуатье, Альби, Консеран и нижнепиренейские округи выпали на долю Сигеберта. Наконец, Хильперику, кроме многих городов, которых историки не называют, достались Лимож, Кагор, Дакс в Бордо с разрушенными ныне городами Бигор и Беарн и округами Верхних Пиренеев.

Восточные Пиренеи не входили тогда в состав земель, подвластных франкам, а принадлежали испанским готам и служили сообщением с их землями в Галлии, простиравшимися от реки Оды до Роны. Таким образом, нейстрийский король, не имевший до того времени ни одного города к югу от Луары, сделался ближайшим соседом короля готов, своего будущего тестя.

Это взаимное их отношение положило новое основание брачному договору и вслед за тем повлекло окончательное его заключение.

В числе городов, доставшихся Хильперику, некоторые были на границе Атанагильдова королевства, другие рассеяны в Аквитании, области, отнятой у готов Хлодвигом Великим. Выговорить для своей дочери, в случае ее вдовства, эти города, утраченные предками Атанагильда, было делом ловкой политики, и король готов не упустил этого из виду. Хильперик, по недостатку соображений более дальновидных, чем временная выгода, а может быть, из желания заключить во что бы ни стало брачный союз с Галесвинтой, обещал, нимало ни колеблясь, подарить на случай вдовства и в виде утреннего дара Лимож, Кагор, Бордо, Беарн и Бигор с их округами[36]. При тогдашней сбивчивости понятий германских народов о праве поземельной собственности и верховной власти города эти могли со временем отойти из-под франкского владычества; но нейстрийский король не предусматривал так далеко. Думая лишь об одном, он желал только выговорить себе в замену своих уступок богатое приданое деньгами и драгоценными вещами. Когда статья эта была окончательно условлена, то не представлялось более препятствий, и брак был порешен.

При всех обстоятельствах этих долгих переговоров Галесвинта не переставала питать сильного отвращения к человеку, которому ее предназначали, и тревожилась смутными опасениями насчет своей будущности. Ее не могли успокоить обещания, данные франкскими послами от имени короля Хильперика. Когда ей объявили, что участь ее решена невозвратно, она в ужасе подбежала к своей матери, и, обвив ее руками, как дитя, ищущее спасения, более часа держала ее в объятиях и безмолвно плакала[37]. Франкские послы явились приветствовать невесту своего короля и испросить приказаний ее насчет отъезда; но, увидев двух женщин, рыдающих на груди друг у друга и обнявшихся так крепко, как будто они были связаны одна с другой, послы, при всей своей суровости, были тронуты и не смели говорить о путешествии. Два дня они обождали, а на третий снова явились к королеве, объявив в этот раз, что спешат отъездом, и напомнив о нетерпении своего короля и продолжительности странствия[38]. Королева плакала и просила для своей дочери еще два дня отсрочки. Но на другой день, когда ей сказали, что все готово к отъезду: «Еще денек, – отвечала она, – и больше просить не буду; знаете ли, что там, куда вы везете дочь мою, там у нее не будет матери?»[39] Но уже все возможные задержки были истощены; вмешался Атанагильд, как король и отец, и, несмотря на слезы королевы, Галесвинту сдали на руки тем, которым поручено было отвезти ее к будущему супругу.

Длинная вереница всадников, колымаг и повозок с кладью проехала по улицам Толедо и направилась к северным воротам. Король, верхом, проводил поезд своей дочери до моста, устроенного на Таго, в некотором расстоянии от города; но королева не могла вернуться так скоро и захотела провожать далее. Оставив свою колесницу, она пересела к Галесвинте, и, день за днем, от привала до привала, невольно проехала более ста миль расстояния.

Всякий день она говорила: «Вот до того места хочу доехать», – но, достигнув его, ехала дальше. По приближении к горам дороги сделались трудны, она этого не заметила и хотела продолжать путь. Но, так как сопровождавшие ее люди, увеличивая поезд, умножали путевые затруднения и опасности, то готские вельможи решились не пускать свою королеву ни одной мили дальше. Надлежало покориться неизбежной разлуке, и новые трогательные сцены, однако более спокойные, нежели прежде, повторились между матерью и дочерью. Королева нежными словами выразила свою горесть и материнские опасения: «Будь счастлива, – сказала она, – но я страшусь за тебя; берегись, дочь моя, берегись…»[40] При этих словах, столь согласных с собственными предчувствиями Галесвинты, она заплакала и отвечала: «Так Богу угодно; я должна покориться», – и они расстались.

Многочисленный поезд раздвоился; всадники и повозки