Турецкие войны России. Царская армия и балканские народы в XIX столетии - Виктор Валентинович Таки Страница 45

систематического вытеснения северокавказских племен из горных районов и переселения их в низины. Тем самым Милютин признавал, что местное население как таковое, а не отдельные его группы представляет угрозу безопасности Российской империи. Соответственно, предлагавшееся Милютиным решение проблемы было демографическим, а не чисто военным: враждебно настроенное население необходимо было заменить поселениями казаков, которых Милютин называл «русским элементом». Утвержденный царем в 1858 году, план начал осуществляться командующим Западнокавказской линией Н. И. Евдокимовым, чьи войска с 1860 по 1864 год сжигали и разрушали поселения горцев, из‑за чего более 400 000 человек вынуждены были переселиться на равнины Кубани и Ставрополя или эмигрировать в Османскую империю[543].

Характер этой войны был хорошо описан Фадеевым. Расположенный на берегу европейского моря, которое соединяло его со всем миром, Западный Кавказ, по мнению Фадеева, не мог быть завоеван посредством простого покорения населявших его народов: «Не было другого средства укрепить эту землю за Россией бесспорно, кроме как сделать ее действительно русской землей»[544]. Было бы слишком легкомысленно «надеяться переделать… чувства почти полумиллионного варварского народа, искони независимого, искони враждебного, вооруженного, защищаемого неприступной местностью, предоставленного постоянному влиянию всей суммы враждебных России интересов»[545]. Фадеев откровенно признавал, что война, которая велась для того, чтобы превратить регион в «русскую землю», вызвала «отчаянное сопротивление» и потому потребовала «истребить значительную часть закубанского населения, чтобы заставить другую часть безусловно сложить оружие»[546]. Последние четыре года Кавказской войны состояли, по определению Фадеева, в изгнании горцев Западного Кавказа из их природных мест обитания и замене их казаками, чьи селения должны были не только «увенчать покорение края», но и «служить одним из главных средств завоевания»[547].

Необходимость покорения воинственных горцев заставила русских офицеров изучать опыт других европейских держав в подавлении ожесточенного сопротивления завоеванию со стороны местного населения. Они в особенности заинтересовались действиями французских войск в ответ на партизанскую борьбу Абелькареда в Алжире в 1830‑е и 1840‑е годы. По мнению Фадеева, и русские, и французы «посреди растленных государств азиатского мира» имели дело с народами, которые «мужеством равнялись европейцам, а превосходство регулярного оружия оказывалось часто бесплодным в дикой местности, где нельзя было действовать сомкнутым строем»[548]. В процессе поиска альтернатив трудной и в целом бесполезной русской экспедиции против ставки Шамиля в ауле Ахульго в 1839 году Милютин первым обратил внимание на французские планы создания военных поселений в Алжире в начале 1840‑х годов[549]. Изучение французского опыта приобрело систематический характер после Крымской войны, когда целый ряд выпускников Академии Генерального штаба побывали в Алжире для составления военно-статистических описаний этого края и политики, которую проводили в нем французские власти[550].

После Крымской войны Военное министерство продолжило пристально наблюдать за положением в Османской империи. Его агент в Константинополе В. А. Франкини посылал предшественнику Милютина на посту военного министра Н. О. Сухозанету доклады о поселении мусульманских эмигрантов с Кавказа и из Крыма в османских владениях. Франкини отмечал заинтересованность Порты в поселении эмигрантов в Европейской Турции, «где мусульманское население очень редкое и уступает по численности христианскому». Франкини писал: «[Т]атары Кавказа (les Tatares du Caucase) постоянно отказываются подчиниться этому желанию»[551]. За исключением очень небольшого числа поселившихся в Добрудже, большая часть черкесов предпочла Малую Азию, где они расселились вдоль всего анатолийского берега и даже в глубине полуострова по направлению к Сивасу и Карпуту. Франкини также отмечал, что крымские татары «приняли предложение османского правительства и большая их часть поселяются в Европейской Турции, преимущественно в Болгарии, в окрестностях Адрианополя, Варны и в Добрудже». Несмотря на высокую смертность среди иммигрантов, Франкини полагал, что крымские татары «воспользуются по назначению землями, предоставленными им османским правительством», поскольку они «более трудолюбивы и не так бедны, как татары Кавказа». По утверждение русского военного агента, из всех эмигрантов только крымские татары принесли какую-то пользу Османской империи[552].

Франкини также обращал внимание на настроения местного мусульманского и христианского населения Европейской Турции. В мае 1860 года он сообщал о массовом наборе нерегулярной боснийской кавалерии (башибузуков) и на трудности подобного набора в Албании[553]. Франкини отмечал, что Порта «могла рассчитывать лишь на фанатизм башибузуков» в подавлении восстаний славян и греков, и «содрогался при мысли о крайностях, которые будут иметь место в случае если столкновение действительно произойдет»[554]. Во время греческого восстания на Крите шесть лет спустя русский военный агент писал, что «настроение умов в турецких провинциях… весьма враждебно правительству»[555]. За исключением болгар, которых Франкини характеризовал как «апатичный и привыкший к неволе народ», все остальное христианское население, будь то православные или католики, «греки мирдиты, герцеговинцы, босняки будут готовы выступить против турок». Как полагал Франкини, «во всех этих областях тлеют угли глубокого, радикального, непреодолимого недовольства, которым не хватает лишь искры чтобы вспыхнуть», а в Албании и Герцеговине «власть правительства уже не распространяется за стены крепостей, блокгаузов и укреплений, занимаемых войсками»[556].

Помимо сообщений Франкини, основными источниками информации об Османской империи для Военного министерства стали военно-статистические исследования южного соперника, подготовленные офицерами Генерального штаба. Эти исследования свидетельствовали о растущем интересе русских военных к этническому составу Османской империи в целом и ее европейских областей в частности. В них традиционная тема вражды между мусульманами и христианами дополнялась отсылками к крайней этнической и расовой пестроте владений султана. Эта пестрота воспринималась как еще одно свидетельство слабости османской демографической базы, на которую обращали внимание российские военные наблюдатели еще до Крымской войны. Так, выпускник Академии Генерального штаба полковник А. В. Лаврентьев в военном обозрении Османской империи, опубликованном в 1862 году, не только предоставлял данные о численности каждого подвластного Порте племени, но также оценивал соотношение тюркской, славянской, семитской и греко-латинской «семей». По оценке автора, представители первой из этих групп составляли лишь треть населения империи и лишь одну восьмую населения Европейской Турции[557].

Однако данные о конфессиональном составе несколько портили оптимистическую картину, складывавшуюся из анализа этнического и расового состава османского населения. Как и для многих наблюдателей до него, религиозные разделы были фактором слабости Османской империи с точки зрения Лаврентьева, однако он не мог не заметить, что те же самые водоразделы ограничивали и потенциальную мощь некоторых подвластных Порте народов, и прежде всего славян. Большинство славянского населения Боснии и Герцеговины «к сожалению, принадлежат к числу фанатических последователей исламизма», а общее число славян-мусульман, по оценке Лаврентьева, превышало полмиллиона, или одну двенадцатую часть славянского населения Турции. Наряду с более чем двумя миллионами турок и