Немцы после войны. Как Западной Германии удалось преодолеть нацизм - Николай Анатольевич Власов Страница 43

вермахта Рамке несколько раз публично заявил, что считаться военным преступником — повод для гордости, а настоящие военные преступники — победители, бомбившие немецкие города, с ним целиком или частично согласились 56 процентов западных немцев. Почти 40 процентов опрошенных считали, что Германия потерпела поражение из-за предательства — готовая почва для новой «легенды об ударе кинжалом в спину» наподобие той, какая пышным цветом расцвела после Первой мировой войны.

В ходе проведенного осенью 1951 г. опроса с тезисом «Каждый немец несет долю ответственности за действия Третьего рейха, и каждый должен признать это» согласились всего-навсего 4 процента респондентов. Двадцать процентов отрицали вину, но соглашались с тем, что несут ответственность за исправление принесенного нацистами зла. Почти две трети отвергали как вину, так и любую ответственность за прошлое. Принятое в 1952 г. решение о выплате компенсаций Израилю поддерживала только четверть западных немцев; половина высказалась категорически против. По меткому определению Александра Мичерлиха, даже те, кто был не против выплат, относились к ним как почтенная семья, которая компенсирует прегрешения беспутного дальнего родственника.

Похожую картину рисовали свидетельства очевидцев. Широко известно эссе Ханны Арендт, посетившей Западную Германию в 1950 г. «Нигде ужасы и разрушения не вызывают так мало чувств и слов, как в самой Германии, — писала она. — Общее отсутствие эмоций, в любом случае очевидная бессердечность, иногда прикрытая дешевой сентиментальностью, есть наиболее заметный внешний симптом глубоко укоренившегося, упорного и временами злобного нежелания увидеть и разобраться в том, что же в реальности случилось». По словам Арендт, это «бегство от реальности есть бегство от ответственности»[107]. Многие западные немцы искренне полагали, что уже расплатились за нацизм четырьмя годами оккупации и любое новое «расчесывание ран» крайне неуместно.

Все это создавало непростую ситуацию для политической элиты ФРГ. Поскольку никакого всеобщего отказа немцев от прежних убеждений и заблуждений не произошло, распространенные в обществе взгляды могли при неблагоприятных условиях сыграть против молодой республики, к которой собственные граждане относились с недоверием или равнодушием. Западногерманские лидеры сознавали эту опасность и стремились справиться с ней при помощи целого комплекса мер.

Часть 2. Время республики

Глава 7. Курс на интеграцию

В информационном пространстве существуют два взаимоисключающих образа ранней ФРГ. Один из них — портрет идеального демократического государства, где все покаялись и преодолели свое прошлое, а потому жили долго, счастливо и богато. Другой — мрачная картина коллективного заговора молчания, всеобщего отказа от ответственности, процветания на костях. В 1987 г. философ Ральф Джордано назвал происходившее в 1950-е гг. «второй виной» немцев — виной в замалчивании своих чудовищных преступлений. Но реальность, как это часто случается, была более пестрой и сложной.

Днем основания Федеративной Республики Германия считается 23 мая 1949 г., когда вступил в силу Основной закон. Однако до формирования федеральных органов власти прошло еще несколько месяцев. Первые выборы в бундестаг состоялись 14 августа; явка составила 78,5 процента. Как и на прежних земельных выборах, основные соперники получили примерно одинаковые результаты: блок ХДС и ХСС — 31 процент голосов, социал-демократы — 29 процентов. Остальное поделили между собой восемь более мелких игроков. Таким образом, для первого состава западногерманского парламента была характерна многопартийность, что напоминало Веймарскую республику.

На этом фоне многие ожидали, что лидер христианских демократов Конрад Аденауэр создаст коалицию с СДПГ. Единство двух главных демократических партий сплошь и рядом считали ключевой предпосылкой стабильного развития страны; подобные настроения были сильны и в самом ХДС. Однако Аденауэр отказался от такого варианта, создав коалицию с двумя младшими партнерами — Свободной демократической партией и Германской партией. 15 сентября он был избран первым канцлером ФРГ; из 402 депутатов за него проголосовали 202 человека. Немцы шутили, что Аденауэра выбрали благодаря единственному решающему голосу — его собственному. В глазах многих наблюдателей это тоже был тревожный симптом, особенно в свете веймарского опыта хронической нестабильности и министерской чехарды: сможет ли удержаться у власти коалиция, обладающая столь шатким большинством? Не начнет ли правительство лихорадить при первых же неудачах?

Тем не менее Аденауэр отказался от союза с социал-демократами по одной простой причине: политические позиции двух партий к тому моменту серьезно расходились. ХДС выступала за интеграцию ФРГ в западноевропейские структуры и свободный рынок, СДПГ — за максимальную независимость страны, скорейшее объединение и государственный контроль над основными секторами экономики. Оказавшись в одной упряжке, эти две примерно равные силы с высокой степенью вероятности потянули бы телегу западногерманской государственности в разные стороны — с вполне предсказуемым результатом. В итоге партия Курта Шумахера осталась в оппозиции.

Перед Конрадом Аденауэром и его соратниками стояла непростая задача. Им предстояло обеспечить внутриполитическую стабильность Федеративной Республики и одновременно расширить пространство для маневра на международной арене. При этом первому федеральному канцлеру приходилось лавировать между западными державами-победительницами, пристально следившими за всем происходившим в стране и сохранившими за собой весьма обширные полномочия, и западногерманским обществом. Многие в начале 1950-х скептически оценивали перспективы нового государства; были распространены опасения, что ФРГ станет вторым изданием Веймарской республики и при первых же проблемах погрузится в череду внутренних кризисов, на фоне которых общество начнет с удвоенной энергией тосковать по очередной сильной руке.

Первому федеральному правительству пришлось иметь дело с теми же проблемами, что и оккупационным державам. Как мы уже видели, в обществе ФРГ лишь меньшинство хотело «вернуть все как было» (это хорошо отражали результаты выборов), но и убежденные сторонники демократии и преодоления прошлого большинства далеко не составляли. Основная часть западных немцев в той или иной степени критически относилась к Гитлеру, но считала себя жертвами и не была готова говорить о какой-либо коллективной вине или ответственности. У очень многих имелись свои скелеты в шкафу в виде соучастия в преступлениях старого режима, и тревожить эти скелеты значило бы вызвать весьма болезненную реакцию. А первые послевоенные годы сформировали настороженное отношение к самой идее демократии.

На свое новое государство граждане ФРГ смотрели равнодушно или даже критически: в 1950 г. почти треть опрошенных заявляла, что их страна не является по-настоящему демократической, а 40 процентов утверждали, что западные державы оказывают слишком сильное влияние на принятие решений. Столь же скептическим оставалось отношение к политическим партиям: как и в Веймарской республике, многие считали их выразителями частных, а не общенародных интересов. У большинства западных немцев не находила понимания демократическая процедура выработки компромиссов; компромисс рассматривался как признак слабости, поражение. Социолог Гельмут Шельски в 1950-е говорил о «скептическом поколении», для которого характерно недоверие к политике как таковой, вне зависимости от