История частной жизни. Том 5: От I Мировой войны до конца XX века - Филипп Арьес Страница 40

что известно всем, но «держать Полишинеля в ящике» — скрывать беременность, которую стало бы порицать общество. Быть «в секретном деле» означает добровольное или принудительное участие в заговоре. Однако человек, «хранящий секрет», находится в угрожающем положении — от него могут потребовать признания. Вот почему история тайн связана с историей пыток. Мысль о чем-то тайном невыносима для не посвященных в нее, но тайна может быть невыносимой и для посвященных: когда ее раскрывают, испытывают «облегчение». Тем не менее знание чужих секретов дает власть: кто много знает, тот многое может, и полиция этим охотно пользуется в работе с осведомителями, на которых у нее есть компромат.

Несколько слов о «несдержанности»

Абсолютная тайна находится в сознании — даже, может быть, в подсознании индивида, и поэтому она полностью ускользает от внимания историков. Однако существуют семейные, деревенские, квартальные секреты, тайны малых групп, профессиональные и политические секреты — короче говоря, секреты, которыми «поделились». Таким образом, у слова «секрет» двойное значение, потому что оно определяет абсолютные фигуры умолчания и определенный тип общения между посвященными. Когда речь идет о коллективной тайне, историк может рассчитывать на ее постижение либо по чьей-то «болтливости», неосторожности, либо прибегнув к реконструкции на основе определенных источников. Например, по поведению индивида исследователь может сделать вывод о его принадлежности к определенной секте. «Общение» — модное слово и мечта нашего времени; не ведет ли оно к раскрытию тайны? Что есть «интимная беседа», как не обмен своими секретами, а иногда и чужими? «Я говорю тебе это по большому секрету…» Секрет, о котором сказали вслух, перестал быть таковым. Этот секрет давил на меня, хранить его было невыносимо, а может быть, раскрывая его, я желаю выставить себя в выгодном свете или же жду ответных откровений. «Все согласны, что тайны надо хранить, но никогда невозможно договориться об их природе и важности: мы все имеем собственное мнение по поводу того, о чем мы можем говорить и о чем должны молчать; мало есть секретов, которые остаются таковыми, и щепетильное отношение к ним не длится вечно» (Ларошфуко). Граница между жизнью семейной и профессиональной неуловима. Если пекарь печет хлеб, его жена сидит за кассой, а дети после уроков доставляют продукцию клиентам, наблюдается полнейшее взаимопроникновение. Напротив, кто-то может заявить своим близким: «Мои дела вас не касаются», а на работе ничего не рассказывать о том, как живет его семья. Секреты существуют даже в нуклеарных семьях: это не только любовники или любовницы, но и идиосинкразия к жестам и поведению партнера или представление себя в объятиях кого-то другого в самые интимные моменты. В современных бетонных жилых комплексах, возникших после II Мировой войны, семейные тайны хранить трудно: звукопроницаемость и теснота вызывают ностальгию по одноэтажному миру, высмеянному Ле Корбюзье, но возродившемуся в 1970-е годы. В детских и подростковых компаниях бедных районов обсуждаются семейные истории. Секреты администрации: некоторые из них, возможно, необходимы, но хранение секрета — информации — дает власть или же ее иллюзию и структурирует, по словам Мишеля Крозье, «зоны неуверенности», в которых наивно растворяется стремление отдельных бюрократов к власти. Тайны частной жизни звезд до такой степени возбуждают любопытство обывателей-вуайеристов, что звезды для желтой прессы вынуждены строить себе «частно-публичную жизнь», по меткому выражению Эдгара Морена. Частная жизнь политических деятелей строго охраняется: парламентский кодекс поведения исключает какие бы то ни было намеки на нечистоплотность противников, даже врагов. Трудно себе представить, до чего можно дойти, запустив спираль взаимных обвинений. Частная жизнь X вдруг объявляется «скандальной» (Даниэль Вильсон{36} продавал награды, Феликс Фор, по слухам, умер от инсульта во время любовных утех с очаровательной мадам Стенель), потому что была предана гласности и завесы тайны пали, но скандал — в чем бы он ни заключался, в случившемся или в возникшей вокруг него шумихе, — сплачивает голоса возмущенных им людей. Старая проблема, уже поднимавшаяся Дюркгеймом: он заявлял о нормальности преступления и структурирующем эффекте, которое оно производит на общество.

О ком бы ни шла речь — о членах респектабельного викторианского клуба, франкмасонах, террористах, адептах религиозных сект, бандитах или гомосексуалах — «поделиться секретом» означает избежать ада одиночества, потому что за этим актом следует награда: он создает некое сообщество, живущее в опасном, но возбуждающем ожидании «бегства» (предательство одного из посвященных, работа осведомителя и т. д.). В тайне есть что-то завораживающее. Агата Кристи, Альфред Хичкок держат нас в напряжении в ожидании развязки. Некоторых очень возбуждает мысль о вездесущей «руке» КГБ или ЦРУ. Известно, например, что в такой-то семье есть какая-то тайна: почему никогда не говорят об этом дядюшке (может, он проигрался?), об этой прабабке (не была ли она проституткой?) Тайна в таком случае лишь оболочка, поскольку неизвестно, в чем она состоит, но неизвестность вызывает у непосвященных чувство некоего родства.

Разоблачение тайны нередко происходит от неудовлетворенной потребности в общении. Люди откровенничают в самых неожиданных местах. Многие с удивлением замечают, что делятся тем, что скрывают от близких, с попутчиками в поезде или самолете, с шофером такси, полагая, что вероятность повторной встречи со случайным «доверенным лицом» ничтожна. Попутчику можно наврать с три короба, придумать себе биографию, насладиться ощущением собственного величия, на время перестав быть собой. Начиная с 1970-х годов появляется множество обществ типа «SOS Дружба», «Одиночество», «Избитые женщины», «Религия», «Гомосексуалы» и т. д. Потребность поделиться тайнами доказывает, что межличностные отношения остаются блокированными и что «сексуальная либерализация» — возьмем только этот пример (а может быть, иллюзию?) — не повлекла за собой свободу говорить о ней. Слушатель — добровольный — анонимен и невидим, как раньше не виден был священник во время традиционной исповеди. Слушатель заменил исповедника.

Тайна и «поддержание порядка»

Непреодолимое желание раскрывать секреты вынуждает руководителей предприятий принимать меры предосторожности. Приведем пример. Мадам К., муж которой «отдал жизнь за Францию» во время I Мировой войны, 24 декабря 1920 года поступает на работу на завод Michelin. Контракт, который она подписывает, целиком и полностью основан на секретности. Мадам К. заявляет, что никогда не работала в резинотехнической промышленности, и берет на себя обязательства «хранить в тайне все, что она увидела или узнала на заводе, не брать и не выносить за пределы предприятия никаких записей, не копировать документы, относящиеся к производственным или коммерческим операциям общества Michelin et Cie, и не разглашать информацию о них ни во время пребывания на заводе, ни после». В случае ухода с завода «либо по собственному желанию, либо будучи уволенной» она обязуется «не поступать на работу на предприятие резинотехнической промышленности в