Конкистадоры: Новая история открытия и завоевания Америки - Фернандо Сервантес Страница 36

Услышав их ответ, человек расплакался и попросил их вознести вместе с ним хвалу Богу. Он рассказал, что весной 1511 г. плыл на корабле, направлявшемся из Дарьена в Санто-Доминго, чтобы сообщить губернатору о непримиримой вражде, которая возникла между тамошними поселенцами, однако на подходе к Ямайке судно налетело на мель. Он и еще около двадцати человек погрузились на весельную лодку и продолжили путь, но попали в сильное западное течение, которое в конечном итоге вынесло немногочисленных выживших к побережью Юкатана, где они и попали в плен к туземцам. Пятеро были принесены в жертву и съедены; этого человека и нескольких других посадили в клетки на откорм. Им удалось бежать, и в итоге они оказались у касика другого племени, враждебного их обидчикам, по имени Шамансана, который обратил их в рабов[355].

Это был Херонимо де Агиляр, человек удивительной стойкости и силы характера. В юности он принял обеты монаха-францисканца и сумел не нарушить их, даже став рабом. Он не поддался искушению множеством женщин, которых предлагали ему туземцы, и каждый день читал молитвы. Это позволило ему вести на удивление точный календарь: он ошибся всего на три дня. Напротив, другой выживший, Гонсало Герреро, женился на девушке-майя, от которой у него родилось трое детей. Его лицо и руки теперь покрывали татуировки, уши и нос были проколоты, да и в целом Герреро не горел желанием возвращаться к принятому у испанцев образу жизни; Агиляр же был полностью готов к этому. Для Кортеса это была огромная удача, потому что Агиляр уже свободно владел языком майя, а его кастильский, хотя и немного подзабытый из-за отсутствия практики, был несравненно лучше, чем у Мельчора. Используя Агиляра в качестве переводчика, Кортес снова рассказал майя о той опасности, в которой они окажутся, если – как он выразился с изрядной долей поэтичности – не отринут своих нелепых идолов с их проклятой жаждой человеческих жертвоприношений. Затем он приказал своим людям разбить всех идолов. Майя не только не пытались этому помешать, но и, кажется, прониклись к испанцам сердечной преданностью. Они даже умоляли Кортеса оставить у них проповедника, который мог бы и дальше учить их христианской вере[356].

Кортес покинул Косумель в приподнятом настроении, будучи убежденным, что жители «этих островов» станут достойными христианами и верными подданными испанского королевства. Остановившись еще раз на Исла-Мухерес, чтобы пополнить запасы, испанцы поймали акулу, которая стала доказательством того, что европейцы были теперь частыми гостями в Карибском бассейне: выпотрошив ее, они обнаружили в ее брюхе более тридцати мясных пайков, значительное количество сыра, жестяную тарелку и три кожаных башмака[357]. К концу марта 1519 г. они полностью обогнули Юкатан и сделали остановку между устьями двух судоходных рек, Усумасинты и Грихальвы. Кортес решил исследовать этот район, поднявшись вверх по Грихальве на бригантинах с отрядом примерно в 200 человек. Вскоре они наткнулись на поселения с каменными домами, которые явно свидетельствовали, что местные строители обладали, как выразился Пьетро Мартире д'Ангьера, «настоящим талантом»[358]. Последовали напряженные переговоры: испанцы требовали большого количества продовольствия, а индейцы призывали их немедленно убраться. Затем Кортес приказал нотариусу Диего де Годою зачитать воззвание с требованием подчиниться власти монархов Кастилии, которое Агиляр перевел озадаченным туземцам. В ответ те напали на испанцев[359]. Они использовали луки и стрелы, мечи с обсидиановыми лезвиями, а также камни, которые запускали из пращей. Хотя испанцев было значительно меньше и около двадцати из них были ранены, Кортесу удалось выгрузить на берег несколько пушек. Грохот выстрелов испугал индейцев, и они бросились бежать. В разгар суматохи неистовый Педро де Альварадо предпринял внезапную атаку, которая позволила испанцам овладеть селением. Помимо раненых, единственной их потерей стал Мельчор: его терпение, очевидно, лопнуло, и он в суматохе сбежал. Впоследствии из допросов пленников Агиляр узнал, что Мельчор призывал индейцев не сдаваться, мотивируя это тем, что испанцы были такими же смертными, как и они сами[360].

Захваченное селение, которое его жители называли Потончан, было с характерной помпой переименовано Кортесом в Санта-Мария-де-ла-Виктория[361]. Кортес был доволен, поскольку испытал в деле артиллерию и убедился, что она дает кастильцам огромное преимущество даже против сравнительно умелого противника, значительно превосходящего по численности. Бои возобновились через несколько дней, когда экспедиция возвращалась к побережью. Кастильцы двигались вдоль полей Сентлы – равнинной территории с чрезвычайно плодородными почвами, где в изобилии произрастал маис. Вновь оказавшись в меньшинстве, Кортес решил бросить в бой несколько лошадей. Эффект был даже более молниеносным и внушительным, чем от грохота пушек. Вид лошади впечатляет в любой ситуации; но для индейцев, которые никогда не встречали таких животных и вдруг увидели, как на них сидят люди, составляющие с ними вроде бы единое целое, это оказалось ужасающим зрелищем[362]. Неудивительно, что буквально на следующий же день туземцы запросили мира: Кортеса и его людей посетили посланники, которые принесли с собой еду и подарки, в том числе некоторые предметы из золота и бирюзы, а кроме того, привели 20 женщин, которые должны были прислуживать испанцам и готовить для них. Стороны с трудом понимали друг друга, потому что язык майя, на котором говорили в этом районе, отличался от наречия, знакомого Агиляру, но Кортес, судя по всему, был только рад прийти к выводу, что посланники признавали власть Кастилии. Соответственно, он организовал церемонию формального принятия вассальной зависимости, засвидетельствованную нотариусом Педро Гутьерресом, а затем строго приказал новым подданным отказаться от человеческих жертвоприношений и бесовских идолов, которые были разбиты и заменены христианским алтарем и крестом[363]. Кортес также устроил крещение этих 20 женщин, которые получили христианские имена. Одна из них, по имени Малинали, стала Мариной. Вскоре она окажется любовницей Кортеса. Женщина с острым умом и практическим здравым смыслом, чья преданность Кортесу, кажется, не знала границ, Марина имела дополнительное преимущество: она говорила и на языке майя, и на науатле, лингва франка Центральной Мексики; таким образом, она имела возможность говорить на науатле с мешика{19}, а затем на майя с Агиляром, после чего тот объяснялся на кастильском языке с Кортесом. Однако Марина быстро овладела кастильским в достаточной степени, чтобы услуги Агиляра стали не нужны. Таким образом, она и Кортес составили то, что было точно охарактеризовано как «дуэт… который часто сочетал красноречие с изощренностью, набожность с угрозами, изысканность с жестокостью»[364]. И если, как говорил королеве Изабелле ученый-гуманист Антонио де Небриха, поднося ей в 1492 г. свой основополагающий труд по кастильской грамматике, «язык всегда был спутником империи», Кортес не мог бы выбрать спутника лучше Марины[365].

Отдохнув и отъевшись, испанцы возобновили свое движение вдоль берега Мексиканского залива. 21 апреля 1519 г., в Чистый четверг, они достигли острова, которому Хуан де Грихальва годом ранее дал название Сан-Хуан-де-Улуа. На следующий день, в Страстную пятницу, Кортес и около 200 человек, взяв с собой лошадей, собак и артиллерию, отправились на бригантинах на материк и высадились рядом с тотонакским селением Чальчикуэйекан, на месте которого теперь расположен порт Веракрус. Тотонаки, вспоминавшие Грихальву с теплотой, встретили кастильцев едой и подарками. В пасхальное воскресенье прибыл еще один посланник. Он представился как Тендиль, губернатор Куэтлакстлана (современная Котакстла) – соседней провинции на восточной окраине земель, находившихся под властью великого города-государства народа мешика под названием Теночтитлан[366]. Тендиль объявил, что его направил к испанцам не кто иной, как сам Монтесума, и держался с незваными гостями довольно непринужденно, так что Кортес вскоре проникся к нему симпатией, попросив его поприветствовать императора мешика от его имени и передать Монтесуме кое-какие подарки. Император мешика был девятым по счету тлатоани, главой могущественного Тройственного союза, господствовавшего в Центральной Мексике. Он находился у власти с 1502 г. и, вероятнее всего, впервые услышал о странных чужеземцах еще почти десять лет назад, в ту пору, когда они обосновались в Дарьене, переименовав его в Золотую Кастилию. Он