Война, мир и книги - Валерий Валерьевич Фёдоров Страница 34

и путинская власть это понимает. Она, в отличие от советской, не намерена уничтожить источники конфликтности, она просто хочет придать им неразрушительную форму. Если на Западе это достигается путем формирования устойчивой партийной системы, где все партии базируются на «среднем классе», то в России, за его отсутствием, формой такого урегулирования конфликтов, ограничения их является… «партия власти». Конфликты происходят внутри нее, не разрушая общество! Это просто форма «организации служилых людей в новое управляющее сословие». Такую форму автор называет «властной плазмой». В отличие от западной «социальной плазмы», построенной на общих правилах игры, «властная плазма» строится на коррупции. «В известном смысле коррупция и есть плазма, в которой протекают конфликты – переделы. Коррупция – это среда, в которой развертывает себя в пространстве и времени „государство“».

Распад СССР создал очередную возможность «постепенной элиминации самозванческо-самодержавного принципа». Институт выборов мог отправить его в небытие. Шанс оказался упущен: вместо выборов возник «произвол наследничества, „назначение“ президента-наследника». Всенародные выборы лишь создают необходимую политическую фикцию, реально же власть наша – «избирательно-наследственная по происхождению и ограниченно-самодержавная по составу». Русская власть – очень гибка и изобретательна и легко меняет «идеологические» одежды: «когда ей надо, она и сталинский френчик набросит, и в пузатобрежневский костюм залезет, и „без галстуков“ пройдется. Главное, из всех этих катавасий Власть снова выходит молодой, энергичной, не оставляющей никаких сомнений в своей витальности». Судьба русской публичной политики в свете этих размышлений представляется Пивоварову крайне печальной. Реальных способов смены власти, «выхода из колеса сансары» он не видит и не предлагает. Только предупреждает русских антилиберальных мыслителей и интеллигентов, что нужно «твердо помнить уроки ушедшего века. Среди них главный: вологодский конвой шуток не понимает».

Ирина Глебова

Как Россия справилась с демократией

М.: РОССПЭН, 2006

Исследователь отечественной политической культуры и коммуникации Ирина Глебова-ученица академика Юрия Пивоварова. Ее небольшая книга посвящена этапу стабилизации и консолидации российского политического режима после революционных изменений 1980-1990-х годов. Надежды на превращение нашей страны в «нормальную» (по современным западным меркам) не оправдались, и ребром встал вопрос, что же произросло на почве несостоявшегося «демократического транзита». Вернулись ли мы к извечной авторитарно-самодержавной модели или же все-таки что-то важное изменилось? Глебова фокусируется не на преемственности, а на инновационных элементах нынешней российской политии, конкретнее – на определении «постсоветского человека» в его отличиях от homo soveticus и на анализе русского правящего слоя и русской власти в условиях беспрецедентного расцвета общества потребления и открытости внешнему миру. По ее мнению, в России сформировался «новый тип социальности и политической организации», не имеющий аналогов в прошлом, но имеющий определенные исторические корни. Главная характеристика новой социальности – «раскол, сосуществование с рамках одной национальной культуры двух враждебных культурных укладов».

Первый из них автор называет «нефтегазовой» (культура верхов), второй – «резервацией» (культура низов). «Нефтегазовая» культура – прозападная, космополитическая, «открыта вовне – как нефтяная или газовая труба на Запад». Культуру «резервации», напротив, питает «почва», это закрытая, сосредоточенная на самой себе среда. Как считает Глебова, «в дальнейшем культурный разрыв двух типов миропонимания и социальной резервации будет, видимо, углубляться». Этот раскол спровоцирован наступлением эпохи массового потребления. Верхи – «активный слой, получивший подпитку энергии социального переворота» времен перестройки и реформ. Он включен в общемировые процессы, «отрицает свои русские корни, будучи связан с другим миром и пытаясь закрепиться… в чужой почве». Наш высший слой «замкнулся на себе и в себе. Его совершенно не занимает… русская „почва“, ее проблемы, интересы, ценности. Он живет собою, своим „делом“». Если советская власть занималась проблемами страны, то постсоветская «почти полностью избавилась от бремени забот о народных нуждах». Если у советской был высший, трансцендентный план, то нынешняя элита ориентирована исключительно на материальное и вещное. Власть приватизирована частным материальным интересом, и эта приватизация постепенно «губит особую природу русской власти», которая превращается из Моносубъекта – во всего лишь одного из субъектов политического процесса.

Господствующий слой «раздроблен на группы, которые находятся в состоянии перманентной „гражданской войны“ за „место“, обеспечивающее доступ к ресурсам». Президент-лишь «лидер одной из таких „группировок“, делегированный на самый верх с целью создания льготных условий для „своих“. В то же время он – глава корпорации „Россия“, объединяющей все господствующие группы». Условием обогащения современной «элиты» Глебова видит аполитичность. «Устранение представителей общества, доросших до статуса „субъектов“ политики, – традиция русской власти». Такая власть все больше слабеет и попадает в зависимость от «элиты», то есть господствующих групп, – но также и от народа, к которому вынуждена апеллировать в поисках легитимности. Она обречена «делать вид, что идет на поводу народных желаний». Роль социальных клапанов, отдушин для народа выполняют «потребительская реальность, масскульт, раскрепощение индивида и идея ре форм, партии власти и партии „народного гнева“, идеология порядка, державности, самодостаточности России». При этом сама политическая общность «народа» конструируется властью виртуально строго по связанным с ее нуждами поводам: «к выборам – как народ-избиратель, к Дню Победы – как воспоминание о народе-победителе, к Пасхе и Рождеству – в подтверждение мифа о народе-богоносце». Так создается (на короткий период) физическое или символическое «большинство».

На самом же деле «практически все аспекты бытия homo post-soveticus… превращаются в тяжелую проблему, требующую сил и времени. Многопроблемье подавляет и озлобляет, „зацикливает“ на себе, рождает социальную пассивность. Нагнетание сложностей… есть способ минимизации, изъятия субъектной энергии социума, лишения его возможностей самовыражения, гражданской реализации». От враждебной социальной реальности человек пытается укрыться в своем частном мирке – и перекрыть туда доступ посторонним. Поэтому за символическим кратковременным единством скрывается «абсолютное безразличие: не только власти к народу, но и народа к власти». Прежние методы контроля за народом утеряны, их заместил «информационно-символический комплекс… производящий и тиражирующий смыслы, образы и саму иную реальность». Перестав «гнаться» за народом, «власть ушла от него, скрывшись за кремлевской стеной, рублевскими заборами». Ей уже не нужны всеобщие закрепощение и эксплуатация-она «занята контролем над процессом эксплуатации ресурсов».

Свобода – главный атрибут «постсоветскости», и власть «оставила населению все значимые для него свободы – равно как и заботу об обеспечении возможностей ими пользоваться». Власть мирится с вечным хаосом «внизу» (который, собственно, и есть русская повседневность), то подмораживая его, то инициируя «потепления». Народ, со своей стороны, ненавидит власть, но может поддерживать ее верховного «персонификатора». В условиях глубокого раскола обе культуры все более отдаляются друг от друга. Для «резервации» это означает тягу к изоляции, отчуждению от большого мира. Возникает «особый вид изоляционизма, вынужденный, анархический, позволяющий за счет пассивного сопротивления внешнему миру адаптироваться к нему». Политическое проявление такого