Турецкие войны России. Царская армия и балканские народы в XIX столетии - Виктор Валентинович Таки Страница 34

в разведывательной деятельности в Европейской Турции. Опыт создания отряда балканских христианских волонтеров и командования им стал основой его знаний об этом регионе, которыми он постарался поделиться в серии военно-статистических описаний и записок, предназначенных для формирования стратегии и определения образа действий русской армии в следующем столкновении с Османской империей.

Обзор христианских областей Европейской Турции, предоставленный Липранди в распоряжение российского командования в начале 1854 года, содержал гораздо более подробную информацию о численности, образе жизни, политических настроениях и военных качествах балканских народов, чем та, что была ему доступна во время войны 1828–1829 годов, не говоря уже о более ранних конфликтах. Немногие русские военные середины XIX века уделяли больше внимания роли населения в войне с Османской империей, чем это делал Липранди. И лишь единицы придавали больше значения партизанскому действию в вопросе об отношениях армии с местным населением, будь то мусульманским или христианским. В то же время для Липранди, как и для других русских военных наполеоновского или постнаполеоновского периода, партизанское действие не было тождественно «народной войне». В действительности Липранди рассматривал партизанское действие, основанное на надежном военно-статистическом знании региона, как способ предотвращения «народной войны» османских мусульман против русской армии. Принимая во внимание участие Липранди в политическом сыске, можно сказать, что партизанское действие представляло для него род полицейской операции, от которой во многом зависела победа в войне.

Убежденность Липранди в значимости военно-статистического исследования балканского населения и переосмысление им партизанского действия свидетельствуют о проблеме, с которой столкнулись российские военные в середине XIX века. Старорежимный образ войны, который не предполагал активного участия со стороны «народа», все более расходился с растущим осознанием того, насколько на самом деле важен мог быть «народ» в современной войне. Первая реакция консервативной военной элиты России на постепенно проступающие контуры войны будущего заключалась в поиске способов предотвращения «народной войны». Как выбор стратегии Николаем I и его полководцами в 1828–1829 годах, так и создание партизанского отряда под командованием Липранди для замирения Делиорманского леса летом и осенью 1829 года представляли собой конкретные проявления этого консервативного подхода. Однако то, что казалось возможным в конце 1820‑х годов, оказалось неосуществимым спустя четверть века, и это заставило самого консервативного из русских царей и его военных советников рассматривать радикально иные решения.

Глава IV

Россия и балканские народы во время Крымской войны

Противоречия, которые зримо и подспудно накапливались в отношениях между Россией и западноевропейскими державами с начала 1830‑х годов, выплеснулись в открытый вооруженный конфликт сторон – Крымскую войну[411]. После падения Адрианополя (август 1829 года) британский и французский послы в Константинополе могли лишь высказывать опасения, что Османская империя «перестанет существовать», если русская армия продолжит наступление на османскую столицу[412]. Прошло менее четырех лет, и Россия вновь застала Великобританию и другие европейские державы врасплох, когда российский Черноморский флот высадил десятитысячный русский корпус на берегах Босфора. Тем самым она откликнулась на направленную Махмудом II в последний момент просьбу о помощи в борьбе со своим непокорным египетским вассалом Мухаммедом Али, чья армия заняла Бурсу, предварительно разбив султанское войско в Сирии и Малой Азии. Временное преобладание России в Константинополе было закреплено Ункяр-Искелесийским договором 1833 года, по которому Порта на протяжении последующих восьми лет обязалась закрывать проливы для любой третьей стороны в случае ее войны c Россией.

Опасаясь русской угрозы своим сообщениям с Индией, британцы прилагали все усилия для того, чтобы подорвать влияние России в Константинополе, и во многом добились своей цели к концу 1830‑х годов, когда смерть Махмуда II и вступление на престол его юного сына Абдул-Меджида I привели к новому кризису в отношениях между Портой и Мухаммедом Али. В 1841 году Лондонская конвенция восстановила традиционную прерогативу османского правителя закрывать проливы для военных кораблей всех стран. Порта начала новый раунд европеизирующих реформ, получивших название Танзимат (или Реорганизация) при моральной поддержке Великобритании и Франции. Французская поддержка Мухаммеда Али против Порты, которая привела к дипломатической изоляции Парижа, сменилась в конце концов солидаризацией последнего с политической линией Лондона в Восточном вопросе, что соответствовало общему англо-французскому сближению, ставшему возможным после Июльской революции 1830 года.

В этом контексте разгорелся русско-французский конфликт вокруг Святых мест. Хотя к началу 1850‑х годов июльская монархия сменилась режимом Луи Бонапарта, племянник великого врага Великобритании был далек от того, чтобы возобновлять прежнюю борьбу. Стремление Луи Бонапарта заручиться голосами французских католиков для того, чтобы стать Наполеоном III, привело его к поддержке католических монахов в их столкновениях с православным греческим духовенством за контроль над Святыми местами. Анализируя эти претензии католиков и православных, поддержанные соответственно Францией и Россией, Порта в конце 1852 года приняла решение в пользу первых. Николай I отреагировал на это отправкой своего морского министра и личного друга А. С. Меньшикова с чрезвычайной миссией в Константинополь с задачей восстановить права православных единоверцев и вытребовать от Порты окончательную гарантию этих прав в виде конвенции. Меньшиков преуспел в отношении первого требования, но не сумел добиться выполнения второго. Поддержанная британским послом лордом Стрэтфордом де Рэдклифом, Порта отказалась подписывать конвенцию, которая означала бы официальное признание российского протектората над всем православным населением Османской империи. Последующее отбытие Меньшикова из Константинополя знаменовало официальный разрыв российско-османских отношений и сделало новую русско-османскую войну весьма вероятной.

3 июля 1853 года Николай I (см. ил. 4) дал своим войскам приказ занять Молдавию и Валахию в попытке заставить Порту принять те требования, которые он ранее озвучил через Меньшикова[413]. Однако к этому времени османское правительство уже привыкло к временным российским оккупациям Дунайских княжеств и в то же время могло надеяться на их возвращение под свой контроль после окончания конфликта, как и происходило после каждой предыдущей русско-турецкой войны. Вот почему вступление русских войск в Молдавию и Валахию было очевидно недостаточным для того, чтобы вынудить Порту к столь масштабной уступке, как признание российского протектората над всем православным населением Османской империи. Вместо этого занятие княжеств послужило сначала османам, а затем и правительствам Великобритании и Франции поводом для объявления войны России[414].

Как переговорная стратегия решение царя занять Молдавию и Валахию было, таким образом, совершенно провальным. Не было это решение удачным и с военно-стратегической точки зрения после начала в октябре 1853 года боевых действий между Россией и Османской империей. Связанные нежеланием Николая I провоцировать коллапс Османской империи, относительно немногочисленные русские войска, вступившие в княжества, занимали оборонительное положение вдоль нездорового болотистого левого берега Дуная до марта 1854