Думские речи. Войны темных сил - Николай Евгеньевич Марков Страница 25

общинных условиях вести хорошее хозяйство, а если нельзя вести хозяйство, то нельзя добыть и достаточно пищи для народа. От переделов общинной земли у нас в Курской, Воронежской и других губерниях земля затягивается песками, зарывается оврагами, и никто не желает затратить серьезные средства на борьбу со злом, никто не желает затратить свои средства на пересыпку оврагов, на облесение песков, ибо всякий знает, что потом соберется пьяная толпа, какой-нибудь сосед из богатеньких выставит то или другое количество водки, и эти облесенные пески, эти исправленные овраги от него попросту отберут. У нас оврагами и песками уничтожено, быть может, более земли, чем собираются получить от помещиков. От скопления населения в одной деревне происходит страшное хулиганство мальчишек и молодежи. И это вовсе не пустяки: в деревнях нельзя завести огород, сад и ничего культурного, нельзя потому, что там, где скучено 10 000 дворов, никакого огорода или сада не может быть.

Я напомню о пожарах: пожары – этот бедствие России, от пожаров выгорает вся Росси я, все наши земства разоряются через страхование крестьянских деревень. Земства гораздо меньше собирают премий, нежели тратят. Россия выгорает почти целиком исключительно вследствие общинного быта, через то, что все крестьянские дома теснятся один к другому. Земства принимают самые радикальные меры к тому, чтобы устраивать в деревнях брандмауэры, чтобы так или иначе бороться с пожаром, но крестьяне жмутся друг к другу поближе нарочно. Делают это для того, чтобы их не подожгли: «Пусть если я сгорю, то и вся деревня сгорит». Крестьяне себя страхуют тем, чтобы нельзя было одному гореть, а гореть всем сообща, и через это пожарами уничтожаются наши деревни. Это есть бедствие, и все, кто против этого идут, желают, чтобы в России были бедствия, а не благо.

Когда мы обсуждали закон 9 ноября, то один из наших уважаемых сочленов, почтенное духовное лицо, чуть ли не заплакал, когда вспомнил, как он выходил из крестьянской общины, какие мытарства он испытал тогда, каким унижениям его подвергли однообщественники: а, ты в попы выходишь? Так мы над тобой поюродствуем. И человек этот почти на склоне лет своих не может забыть того издевательства над свободной человеческой личностью, которое эти однообще-ственные звери учиняли над ним. Вы знаете массу примеров в этом роде. Уничтожение общинного землевладения как рабского крепостнического института должно было бы с левой стороны вызвать величайший энтузиазм, а между тем они ради целей, ничего общего с благосостоянием народа не имеющих, ради тактических целей они, которые считают себя стоящими за народную свободу, они стоят за то, чтобы народ не получил свободы от крепостной зависимости от общины. (Рукоплескания справа; голоса: «Браво!»).

Я кончаю, и мое глубочайшее убеждение, что закон 9 ноября необходимо всячески приветствовать, необходимо его принять в постатейном чтении, а говорить против этого закона, по-моему, прямо стыдно. (Рукоплескания справа и на некоторых скамьях в центре.)

Четвертый созыв, сессия II, заседание 80. 10.V.1914

Марков 2-й (Курская губ.). Господа члены Государственной Думы. Прежде, чем высказать несколько слов по поводу речи министра иностранных дел, я позволю себе остановить ваше внимание на разборе некоторых положений, высказанных членом Думы Милюковым. Для ясности, по-моему, это необходимо. После разгрома Министерства финансов в России осталось одно только европейское министерство, говорил Милюков, а именно Министерство иностранных дел. Это он произнес и вначале, этою фразою он и закончил свою интересную речь по иностранной политике; следственно, он придает этому своему заявлению декларативный характер, особое значение. Я задумался, что кроется под этим определением достопочтенного доцента, что он разумел, говоря, что только одно министерство в России европейское, именно Министерство иностранных дел? Если он разумел, что все остальные министерства преследуют русские интересы, а Министерство иностранных дел – европейские, то это, по-моему, несправедливое обвинение; если он же хотел сказать, что все остальные министерства – не европейские, то какие же они? Конечно, русские, и в таком случае он сделал комплимент всем остальным министерствам. Из этого я думаю, что замысел профессора не попал в цель, а попал совсем в другое место. Я бы на месте руководителя министерства сказал бы: избави Бог от хвалящих друзей, а от врагов я сам избавлюсь.

Милюкову казалось в прошлом году, что готовилось создание новой великой державы Балканского союза1, и русская дипломатия была восприемницей этой нарождающейся державы. Это одобрял депутат Милюков вопреки его единомышленнику депутату Чхенкели2, и я готов тоже присоединиться к этому одобрению, но затем, по мнению депутата Милюкова, русская дипломатия натворила массу ошибок, и в результате эта восприемница, которая уже спеленала этого нового родившегося младенца в лице Балканского союза, она его выронила, и младенец разбился насмерть по вине, по-видимому, этой восприемницы, как желает представить проф. Милюков, и в этом я не могу с ним никоим образом согласиться.

Мне кажется, что надеяться в прошлом году или хотя бы в этом году на возможность искреннего и реального объединения сербов, болгар, греков и румын – наций, которые имеют каждая взаимно противоположные интересы, наций, из которых каждая мечтает о великой Сербии, великой Болгарии, великой Греции, никоим образом не приходилось и не приходится. И я гораздо лучшего мнения о русской дипломатии, чем проф. Милюков, и думаю, что если она была восприемницею этого младенца, то смотрела на этого младенца без достаточных надежд впереди. Вряд ли русская дипломатия, если она действительно была нянюшкою, могла так младенчески рассуждать, как рассуждал и рассуждает поныне проф. Милюков, который думает, что можно сербов, болгар и греков в сколько-нибудь ближайшем будущем объединить в одно государство. Это такое младенческое представление о человеческих страстях и о реальной сущности вещей, дальше которого, казалось бы, даже в профессорской наивности не следовало бы идти. Я слишком хорошего мнения о русской дипломатии, чтобы думать, что она действительно была изум лена тем, что случилось.

Конечно, все знающие люди предвидели, что из этого союза не может создаться ничего прочного, что это комбинация временная, которая была построена на взаимной вражде к Турции. Пока эта задача была поставлена на отрицательных элементах, на разгроме Турции, они могли согласиться, но как только дело коснулось разрешения положительной задачи – создания новых государств, конечно, они должны были разойтись, столкнуться и дойти до того, до чего они дошли, ибо этот идеал слишком прочен у каждого из этих балканских народов, чтобы думать, что они могли от них отказаться. Это химера воображать, что может создаться Балканский союз в виде отдельных государств или даже в виде общего