История советской России. Большевистский переворот и крах СССР были неизбежны? - Николя Верт Страница 22

Понятно, что в таких условиях идеологическое влияние затруднялось. Об этом красноречиво свидетельствовало распространение газет на селе: в зависимости от района одна газета приходилась на 200 либо 1000 взрослых. За исключением крупных городов, печатное слово занимало ничтожное место в сознании огромного большинства советских людей.

Политическая неграмотность как следствие всеобщей неграмотности, особенно среди тех, кто должен был посредничать между властью и народом, затрудняла распространение политического влияния: более чем 90 % членов партии в конце 20-х годов имели только начальное образование; 70 % из них вообще не читали газет.

Общественное недовольство

В годы нэпа перед молодежью на долгое время встала проблема ее реальных перспектив и социального продвижения. Несмотря на борьбу с неграмотностью, которая охватила более 5 млн. человек, 40 % деревенских детей от 8 до 12 лет оказались вне школы. Росло новое поколение неграмотных (400 тыс. в год). Ассигнования на культуру были мизерными: реальная зарплата преподавателей была вдвое меньше, чем до революции. На XV съезде партии нарком просвещения Луначарский говорил, что советская власть выделяет школам средств меньше, чем царское правительство.

Возможность продвинуться по службе, получить образование по-прежнему была очень мала и в городе, несмотря на рабочие университеты (рабфаки) – 50 тыс. мест и фабрично-заводские училища (ФЗУ) – 90 тыс. мест. В институтах (120 тыс. студентов) четверть мест выделялось для «рекомендованных» от партии или профсоюзов.

Сложившееся положение не могло погасить растущее недовольство городской молодежи, разочаровавшейся в нэпе. Чувство неудовлетворенности особенно выражалось через «распущенность» в личной жизни: законодательно проводилась линия на разрушение семейного уклада (разрешение абортов, брак «de facto» был приравнен к законному браку, развод стал возможен по устной просьбе одного из супругов, без решения суда).

Начиная с 1921 г. в Москве и Ленинграде средняя продолжительность браков не превышала восьми месяцев, число разводов в период с 1922 по 1928 г. возросло в шесть раз. На одно рождение ребенка приходилось три официально зарегистрированных аборта. В 20-е годы количество дел об установлении отцовства и выплате алиментов увеличилось одновременно с количеством разводов и достигли в 1929 г. 200 тыс.

Еще одним свидетельством болезни общества стала коррупция, порожденная существованием целого слоя посредников, мелких спекулянтов и частных торговцев (описанных Ильфом и Петровым), заключающих сделки с продажными чиновниками.

В обществе существовали две иерархии и два пути для карьеры: один (уже отмирающий) основывался на богатстве (в общем, весьма относительном) – путь нэпманов, предпринимателей и торговцев, другой (на взлете) определялся местом в государственном или партийном аппарате.

В обществе, где экономический рост не обеспечивал занятости населения, огромный бюрократический аппарат – более 3,5 млн. государственных служащих, – бездеятельный, коррумпированный и малоквалифицированный (в 1928 г. на всю страну насчитывалось только 233 тыс. специалистов с высшим образованием и 228 тыс. с законченным средним специальным), привлекал к себе всех, кто мечтал о малоутомительной работе или о частичке власти.

Существование паразитической бюрократии, культурный застой, коррупция, «распущенность», невозможность продвинуться по службе, безработица угрожали советской власти. В стране, отсталой почти во всех отраслях народного хозяйства, общество, о котором мечтали большевики, приобретало вид социума, где заправляли тунеядцы, паразиты, спекулянты и продажные чиновники. Ежедневно увеличивалась пропасть между идеей и несбывшейся реальностью.

Общее «разгильдяйство» и «социальная деградация» при снисходительном потворстве властей привели к тому, что в конце 20-х годов подавляющее большинство коммунистов высказалось за необходимость «большого скачка» вперед, который означал бы, как во времена «военного коммунизма», возврат к источникам и чистоте революционного учения, «извращенного» новой экономической политикой.

«Последнее ленинское сражение»

25 мая 1922 г. Ленин перенес первый приступ с последующим правосторонним параличом и афазией. К работе он смог приступить, хотя и не в полной мере, только в конце сентября. До того как 16 декабря его поразил второй приступ, а затем 10 марта 1923 г. – третий, после которого он окончательно был отстранен от всякой политической деятельности, Ленин написал несколько важных статей, где по многим пунктам выражал несогласие со своими коллегами, особенно со Сталиным, и где он высказывал беспокойство относительно будущего партии.

Первый спор между Лениным и Сталиным возник в связи с тем, что Сталин предложил отказаться от монополии на внешнюю торговлю. Второй, гораздо более серьезный, касался национального вопроса. Во время болезни Ленин продиктовал многие заметки и статьи о возможных преемниках, о необходимой, по его мнению, реорганизации партийного аппарата и о перспективах нэпа.

В письме к съезду и других заметках (от 23–31 декабря 1922 г. и 4 января 1923 г.), ошибочно названных «завещанием», Ленин дал оценку близким своим соратникам. Он считал главной опасностью для стабильности и единства партийного руководства соперничество Сталина и Троцкого. Первый «сосредоточил в своих руках необъятную власть», и Ленин не был уверен, что Сталин «сумеет… всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью». Второй – «пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК», но «чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела».

Ленин считал, что Каменева и Зиновьева нельзя упрекать в их ошибках во время революции, но тем не менее это, «конечно, не являлось случайностью».

Несколько слов было посвящено Бухарину и Пятакову: Ленин называл их самыми выдающимися силами (из самых молодых сил). «Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским».

Что касается Пятакова, то он был человеком «несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся… администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе».

Спустя десять дней Ленин добавил несколько критических строк о Сталине: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами… становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места…»

В январе – феврале 1923 г. Ленин продиктовал еще пять статей, где снова возвращался к двум вопросам первостепенной важности, уже затронутым в декабре. Первый касался реформы правительственного аппарата. Этот вопрос беспокоил Ленина с начала 1922 г., когда он лично настаивал на том, чтобы в основных крупных городах России был произведен учет советских чиновников. Документ был готов к осени, но по приказу Сталина до Ленина он так и не дошел.

Сознавая, что происходит бюрократизация партии и рост влияния таких учреждений, как Секретариат, Политбюро и Оргбюро, Ленин предложил усилить авторитет ЦК, удвоив число его членов (за счет партийцев пролетарского происхождения), выбрать новую Центральную контрольную комиссию (которая заседала бы вместе с Центральным Комитетом), тоже состоящую из