Музей языков. Конрад Гесснер и книги-полиглоты XVI в. - Михаил Львович Сергеев Страница 2

Поскольку «Митридат» будет в центре внимания во второй части нашего исследования, я не буду представлять его заранее. Здесь отмечу лишь несколько деталей, непосредственно следующих из текста письма: они сообщают кое-что о том, как проходила работа над составлением книги, т. е. характеризовали образ деятельности ученого. Во-первых, из просьбы Гесснера следует, что он не поставил точку в исследовании «различий» языков («differentiae linguarum») в 1555 г., с появлением публикации «Митридата», и продолжал его, полагаясь на помощь своих корреспондентов, причем новые материалы должны были стать дополнениями к уже имевшемуся тексту, то есть основа и концепция книги оставались прежними. Во-вторых, примечательно определение, которое автор дал своему труду, – «говорящий на многих языках» (πολύγλωττος[17]); эта способность была важнейшим дифференциальным (жанровым) признаком книг-полиглотов; существенную роль в «полиглоссии» играли языковые «образцы». В-третьих, изучение языков являлось для Гесснера своего рода πάρεργον, дополнительным занятием, наряду с деятельностью городского врача и насущными заботами члена Республики ученых; материал о языках собирался по случаю, с оказией. Представляется, что все три аспекта, несомненно связанные с биографией Гесснера (которая будет изложена в Главе 3), имели также более общее значение и существенным образом отличали практику изучения языков и их сопоставления в раннее Новое время.

Авторы первых трудов о языках мира охотно черпали готовый материал из доступных литературных источников. Однако интересы ученых-предшественников, работавших в Античности и Средние века, редко касались языков за пределами «цивилизованного» мира, говорившего и уж точно писавшего на латыни и греческом. В результате эти языки ученым-гуманистам XVI в. приходилось «открывать» заново. Постепенно в поле их зрения попали восточные языки оригинала и древних переводов Библии, новые языки европейских народов (независимо от их литературных достоинств), а также языки далеких земель, ставших объектом европейской колонизации. Чтобы получать сведения о языках и диалектах, обойденных вниманием классической традиции, требовалось совершать путешествия, работать с информантами, обмениваться письмами с другими учеными, читать документы, хранящиеся в архивах. Все эти типы источников то и дело упоминаются в тексте книг-полиглотов (как я буду называть их, используя аутентичный термин из приложения к «Митридату»[18], повторенный затем в письме Гесснера).

Что же представляли собой такие книги? Если обратиться к титульным листам изданий, мы обнаружим самые разные жанровые определения – «алфавит», «введение», «комментарий», «сокровищница» и т. д. С некоторой осторожностью их можно определить как лингвистические справочники, имея при этом в виду, что содержательно они заметно отличались от привычных нам справочных изданий, подразумевающих алфавитное или систематическое расположение материала, наличие заголовочных слов и дефиниций, библиографических списков и т. д. История книг-полиглотов отражала поиск формы для нового научного материала – сведений об известных языках мира, число которых постоянно росло. Для обозначения самого факта их существования и классификации языков не хватало известных прежде и узаконенных рамок – латинской грамматики, словаря, комментария к Библии или истории народов. Разумеется, постоянно делались попытки применить эти дискурсы к описанию языкового многообразия: этимологии слов и само возникновение языков связывались с историческими и легендарными событиями, составлялись многоязычные лексиконы и т. д. Однако языковой материал поступал в Западную Европу в столь значительном объеме, что начал образовывать некий самостоятельный предмет, для полноценного изучения которого в науке еще не было инструментов и метода.

В силу общей тенденции науки XVI в. к созданию «репертуаров» (хранилищ) знания, прежде метода исследования появилась форма хранения сведений о языках: книги, содержавшие образцы языков («specimina linguarum») самого разного типа (от подборок слов до текстов), снабженные переводами и/или транскрипциями, а также историческими, грамматическими, этимологическими и иными комментариями. Минимальной разновидностью комментария была атрибуция – простое отнесение образца к тому или иному языку или народу («Graece, communiter», «Graece, ex diversis dialectis», «Antiqua Germanorum lingua»[19]). Каждый язык в таком «репертуаре» говорил сам за себя, что делало книгу многоголосой – «полиглотом»: явление, необычное не только по меркам наших дней, но и в XVI в., когда тексты печатались преимущественно на латинском или каком-то одном народном языке; право на «голос» уже получили греческий и древнееврейский, однако не все типографии располагали для этого шрифтами.

От источников и формы представления языкового материала перейдем к авторам книг о языках, которых иногда называют «филоглотами» (ср. Dini 2014, 32). Как можно убедиться, «случай Гесснера» (будучи полигистором и практикующим врачом, он составлял «Митридат» одновременно с «Историей животных» и «Универсальной библиотекой»), уникальный по своим масштабам, обладал тем не менее некоторыми типическими и закономерными чертами, характеризующими исследователей языков в XVI в. Среди составителей книг-полиглотов мы находим востоковедов-мистиков Гийома Постеля и Тезео Амброджо дельи Альбонези (причем первый известен также как путешественник, географ и математик); богословов и грамматиков Теодора Библиандера и Каспара Вазера; историка Иеронима Мегизера; руководителя Ватиканской типографии и библиотекаря Анджело Рокку; юриста и полимата Клода Дюре. Авторами исследований, посвященных истории и этимологии отдельных языков, также оказывались представители разных наук и профессий: собрания французских этимологий составлены врачом-анатомом Жаком Дюбуа и философом и математиком Шарлем де Бовелем, сопоставительный словарь латинского, греческого, немецкого и чешского языков – грецистом и корректором в типографии Фробена Зигмундом Гелением, критикой этимологий Бовеля занимался правовед Вольфганг Хунгер и т. п.

Иными словами, лингвистикой обычно занимались не «в поле» в современном смысле слова, но «на полях» других наук, в том числе естествознания и медицины. Это не удивительно, если принять во внимание, что языкознание как самостоятельная дисциплина оформилось значительно позднее. Кроме того, гуманистическое образование, которое получали практически все ученые того времени, несомненно, давало интересующимся некоторые представления о языковых древностях. В свою очередь, маргинальное положение языковых штудий объясняет то, почему работы о языках нередко появлялись как относительно случайные публикации (см. далее об «Алфавите» Постеля) или, напротив, составлялись многие годы и в итоге оставались незавершенными (как «Защита немецкого языка» Хунгера, «Сокровищница» Дюре и второе издание «Митридата» Гесснера). Менее очевидно и заслуживает внимания другое обстоятельство: если среди авторов книг-полиглотов мы и обнаруживаем преподавателей грамматики, то, как правило, это специалисты по восточным языкам (древнееврейскому, арабскому, сирийскому). Изучение языкового многообразия и классификация языков в этот период были связаны с различными науками, однако не имели прямого отношения к «Grammatica» как дисциплине тривиума, основанной на античных описаниях латинского языка.

В нашей работе речь пойдет о книгах-полиглотах XVI в. как форме описания языкового многообразия. Непосредственные задачи каждого из этих сочинений, сформулированные авторами или имлицитно