Немцы после войны. Как Западной Германии удалось преодолеть нацизм - Николай Анатольевич Власов Страница 18

одинаковых случаях нередко выносились совершенно разные решения. Это, естественно, порождало в западногерманском обществе ощущение хаоса и несправедливости. Как часто бывает, люди со средствами и связями сплошь и рядом получали более мягкие приговоры за счет возможности нанять адвокатов и организовать сбор оправдательных документов. В Бремене, к примеру, пожилая малоимущая вдова была приговорена к семи годам лагерей за донос, написанный на земляка; а зажиточный врач с погонами СС, донесший на еврея, отделался штрафом в 4000 марок. Подобное случалось, когда человек мог опереться на защиту крупной компании или профессиональной корпорации. Так, энергичное и успешное сопротивление денацификации оказывала администрация железных дорог; она громогласно заявляла, что осуждение слишком большого числа служащих приведет к параличу движения, а осужденных просто перемещала на другие должности. В Бремене после первой волны увольнений полностью прекратилась процедура денацификации в отношении судей, и даже оккупационные власти ничего не могли с этим поделать: заменить квалифицированных юристов было попросту некем, бывшим нацистам приходилось выдавать временные разрешения на работу, которые впоследствии превращались в постоянные.

Ко всему этому добавлялись случаи потери документов, необъективности судей, коррупции. Насколько они были распространены — вопрос спорный. Широкую известность получила практика «отбеливания репутации» за счет уже упоминавшихся свидетельств об оппозиционной деятельности и настроениях. В послевоенной Германии за этими документами закрепилось насмешливое прозвище «персильные удостоверения» — от названия моющего средства «Персил». Считалось, что их можно добыть без особого труда, едва ли не купить на черном рынке. Для некоторых перемещенных лиц изготовление свидетельств стало важным источником заработка. Кроме того, люди, умевшие ладить с окружающими, могли рассчитывать на пачки свидетельств от друзей, коллег, соседей. Иногда в этих свидетельствах повторялись одни и те же стереотипные фразы: «Насколько я знаю, он был членом Общих СС. О его политической деятельности я ничего не знаю. Господин Беле всегда был отзывчивым человеком, готовым прийти на помощь, он неизменно помогал инакомыслящим»[32]. Весьма щедро «персильные удостоверения» выписывали священники — сплошь и рядом они считали необходимым поддержать своих усердных прихожан вне зависимости от совершенных теми преступлений, за которые, по их мнению, должен был судить Господь, а не люди. Американский историк Уолтер Дорн, работавший в послевоенной Германии в интересах оккупационной администрации, писал в своем докладе весной 1947 г.: «Персильные удостоверения стали предметом насмешек по всей американской зоне»[33]. В исторических трудах тоже надолго закрепился образ «персильных удостоверений» как откровенных филькиных грамот, позволявших реальным преступникам уйти от ответственности и даже предстать в роли жертв режима.

Современные исследования, основанные на изучении большого массива документов, ставят это представление под сомнение — по крайней мере, множество простых немцев напряженно искали среди своих знакомых таких людей, которые могли бы свидетельствовать в их пользу, а найдя, вовсе не были уверены, что на их просьбу ответят согласием. В то же время не приходится сомневаться в том, что в определенных кругах, в особенности профессиональных сообществах, процесс шел по цепочке: человек, сумевший добиться статуса «невиновный», охотно свидетельствовал в пользу бывших коллег, которые благодаря этому получали заветный статус и помогали следующим коллегам.

Широко распространена была практика апелляций и пересмотра дел; в результате многие преступники впоследствии смогли добиться перевода в категории «попутчики» и даже «невиновные». Апелляционные палаты часто отличались весьма снисходительным отношением к бывшим нацистам; к примеру, в Везермюнде около 90 процентов апелляций завершались положительным решением. В результате по инициативе американских оккупационных властей, внимание которых привлекло это «великодушие», в начале 1947 г. палата была переформирована.

Разумеется, в западногерманском обществе все эти недостатки получили широкую известность и серьезно влияли на доверие к процессу в целом. Знаменитый пастор Мартин Нимёллер, деятель Сопротивления и автор широко известной фразы о нехватке солидарности среди противников нацизма («Когда они пришли за коммунистами, я молчал…»), в 1948 г. открыто призвал оказывать денацификации пассивное сопротивление.

Не слишком довольны были и оккупационные власти: всего через несколько месяцев после передачи полномочий немецким судебным палатам Люциус Клей пригрозил главам земельных правительств снова взять процесс в свои руки. «Я уже много раз говорил вам, — бушевал генерал, — что военная администрация полна решимости денацифицировать свою оккупационную зону. Мы намерены удалить с влиятельных постов всех, кто пытался превратить мир в руины. Мы непоколебимы в этом решении. Если немецкий народ не в состоянии взять на себя такую задачу, военная администрация способна и готова выполнить ее. Чтобы не осталось никаких недопониманий: денацификация есть абсолютная необходимость»[34]. Однако свою угрозу Клей так и не привел в исполнение: слишком много объективных сложностей стояло на пути денацификации.

В британской и французской зоне она имела свои особенности. От тотального анкетирования здесь отказались. Британцы ориентировались в первую очередь на тех, кто претендовал на сколько-нибудь значимые должности. В сентябре 1945 г. они выпустили зональную политическую инструкцию № 38 (ZPI 38), которая была более мягкой в сравнении с американскими правилами и действовала до начала 1947 г. Процесс привлечения немцев к проверке анкет начался в британской зоне раньше, чем в американской, однако был сильно растянут во времени; фактически англичане до самого конца сохраняли за собой право решать судьбу обвиняемых в серьезных преступлениях. Британская структура состояла из так называемых проверочных комитетов различного уровня: некоторые имели территориальный характер, другие были созданы на предприятиях и в организациях. Существовали и апелляционные комитеты. До введения американской системы из пяти категорий анкетируемому по итогам проверки мог быть присвоен один из четырех вариантов статуса: М (безусловное увольнение), D (увольнение рекомендовано, но оставлено на усмотрение местной оккупационной администрации), NEG (отсутствие претензий) и R (рекомендовано сохранить или назначить на более высокую должность). Форма анкеты в британской оккупационной зоне мало отличалась от американской. Конкретные правила процедуры устанавливались на земельном уровне, часто менялись и дополнялись. В общей сложности в британской оккупационной зоне было рассмотрено и заполнено 2,3 млн анкет.

Претензии к британской системе денацификации были примерно те же, что и к американской: долгие сроки рассмотрения, не всегда высокая квалификация персонала, отсутствие единых правил, что приводило к серьезным различиям в решениях комиссий. Дело доходило до комичных эпизодов: анкеты заставили заполнять актеров бродячего цирка лилипутов, поскольку оный считался учреждением, оказывающим большое влияние на общество. В итоге актерам было предложено, к примеру, отвечать на вопрос, занимали ли они генеральские должности в СС. Присутствовала и коррупция: летом 1947 г. разразился масштабный скандал в Мюнстере, где были обнаружены многочисленные случаи подкупа членов комитета. По результатам расследования комитет был полностью переформирован, его решения отменены, более 30 человек предстали перед судом. Профсоюзная деятельница Ида Липпман вспоминала о своей работе в одном