Немцы после войны. Как Западной Германии удалось преодолеть нацизм - Николай Анатольевич Власов Страница 13

французы сосредоточились на поиске и наказании главных преступников. Впрочем, и американцы далеко не всегда придерживались строгих принципов, когда речь шла о действительно ценных кадрах: так, тысячи немецких ученых и инженеров были приняты на работу в США и получили фактический иммунитет от любого преследования. Только в рамках операции «Скрепка» (Paperclip) за океан отправились более полутора тысяч научных сотрудников и технических специалистов, среди которых были и настоящие военные преступники. В привилегированном положении сплошь и рядом оказывались квалифицированные врачи, к услугам которых прибегали победители.

Эти первые шаги показали, насколько сложна была поставленная победителями задача. При всей важности наказания виновных в индивидуальном порядке проблема, как уже говорилось, заключалась в том, чтобы этих виновных определить. Власти Третьего рейха придавали большое значение формальным демонстрациям лояльности, стремясь хотя бы символически вовлечь в поддержку режима как можно больше людей. Многих вынуждали вступать в партию или околопартийные организации под угрозой потери рабочего места. Сама НСДАП была лишь верхушкой айсберга; наряду с ней существовали штурмовые отряды (СА), профессиональные объединения (вроде Национал-социалистического союза юристов), общественные организации (Национал-социалистический корпус автомобилистов)… В результате количество членов нацистских структур составляло восьмизначное число. Еще миллионы мужчин служили в вермахте, и немалая их часть была так или иначе вовлечена в военные преступления. Покарать всех по формальному признаку оказывалось невозможно — это означало бы, что наказанию нужно подвергнуть едва ли не половину немцев. Такая практика привела бы к формированию многочисленного сообщества людей, которые считали бы себя пострадавшими и в штыки воспринимали бы любой новый порядок, возникший с согласия оккупационных держав. Это, в свою очередь, подрывало бы стабильность нового государства, которое в итоге могло оказаться очередной «нелюбимой республикой».

Короче говоря, наказать всех одинаково на основании формальных критериев значило почти наверняка вызвать масштабное недовольство. О каком-либо нормальном функционировании экономики и общества, а также о построении демократии можно было бы сразу забыть. Даже санкции, распространявшиеся на сотни тысяч немцев, которые занимали значимые посты, имели довольно плачевные последствия. Как предельно грубо сформулировал в 1947 г. известный публицист бывший узник Бухенвальда Ойген Когон, многочисленных попутчиков гитлеровского режима можно было либо убить, либо «перевоспитать», сделав из них демократов; третьего не дано. Казалось бы, с нацистскими вожаками дело должно было обстоять значительно проще: их вина являлась вполне очевидной. Однако и здесь на практике все оказалось сложнее, чем можно предположить.

Самым известным эпизодом денацификации, о котором слышал, пожалуй, каждый образованный человек, стал Нюрнбергский трибунал над главными военными преступниками. Он стартовал в ноябре 1945 г. и проходил почти год. С самого начала стоял вопрос о том, не следует ли передать преступников немецкому суду; многие полагали, что это сделало бы приговоры более весомыми в глазах германского общества. Однако победители не доверяли немцам — которые после Первой мировой войны уже обошлись со своими военными преступниками предельно мягко, — и решили самостоятельно решить судьбу нацистской верхушки.

О Нюрнбергском трибунале написано столько книг и статей (в том числе на русском языке), что подробно рассказывать о нем не имеет смысла. Следует лишь подчеркнуть, что ему, помимо всего прочего, придавалось большое символическое значение. Победители хотели осудить не только отдельных преступников, но и целый режим. Нюрнбергский процесс был рассчитан не в последнюю очередь на самих немцев. Задача заключалась в том, чтобы наглядно продемонстрировать преступления режима, внушить отвращение к нему и тем самым внести значимый вклад в «перевоспитание» немецкого общества. Примечательно, однако, что с самого начала из повестки дня оказались исключены преступления, совершенные нацистской верхушкой против самих немцев, — считалось, что они находятся вне сферы ответственности победителей.

Процесс неизбежно подразумевал ответ на ключевой вопрос о виновности. В какой степени немецкий народ являлся соучастником гитлеровских преступлений? В своей вступительной речи главный обвинитель от США Роберт Джексон сформулировал то, что можно в определенной степени назвать официальной позицией победителей:

Мы хотим также, чтобы все поняли, что мы не собираемся обвинять весь германский народ. Мы знаем, что нацистская партия пришла к власти не потому, что за нее голосовало большинство немецких избирателей. Мы знаем, что она пришла к власти в результате порочного союза между самыми экстремистскими нацистскими заговорщиками, самыми необузданными германскими реакционерами и самыми агрессивными германскими милитаристами. Если бы германский народ добровольно принял нацистскую программу, не понадобились бы штурмовые отряды, созданные в первые же дни после прихода этой партии к власти, не понадобились бы концентрационные лагери или гестапо, которые были организованы сразу же после того, как государственная власть перешла в руки нацистов…

Германский народ должен знать, что американский народ не хочет держать его в страхе и не испытывает к нему ненависти. Немцы действительно научили нас ужасам современной войны. Но развалины городов и сел от Рейна до Дуная говорят о том, что мы так же, как и наши союзники, оказались способными учениками. Нас не устрашила военная мощь и воинское уменье немцев. Мы не признаем, что они являются зрелым народом с политической точки зрения. Однако мы уважаем способности немцев в области мирных искусств, их знания в области техники, а также самодисциплинированность, уменье продуктивно работать и трезвость, присущие германскому народу…

Конечный результат нацистской агрессии таков, что Германия обращена теперь в руины. Легкость, с какой нацисты давали слово от имени германского народа и затем без колебаний бесстыдно нарушали его, завоевала германским дипломатам репутацию двуличных людей, и это обстоятельство будет служить им помехой на многие будущие годы.

Надменность, с которой нацисты кричали о себе как о «расе господ», на многие поколения вперед явится основанием для народов всего мира упрекать в этом немцев.

Нацистский кошмар придал самому слову «немец» новое и зловещее значение, которое будет ассоциироваться с этим словом еще целые столетия. Сами немцы не меньше, чем остальной мир, имеют свой счет для того, чтобы предъявить его подсудимым[26].

Как показало будущее, прогнозы по поводу «целых столетий» и «многих поколений» оказались излишне пессимистичными. Однако таково свойство человеческой психики: мы недооцениваем скорость изменений в человеческом (в том числе своем собственном) мышлении. Но нам сейчас важнее не прогноз, а расстановка акцентов. Джексон, с одной стороны, отделял основную массу немцев от режима и объявлял их в известной степени жертвами гитлеровской банды. С другой стороны, он отказывал немцам в политической зрелости и констатировал, что в глазах всего мира Германия еще долго будет ассоциироваться с нацизмом. Это был ясный сигнал немецкому обществу: вам не будут мстить, вы имеете шанс исправиться, однако на быстрое забвение и