Турецкие войны России. Царская армия и балканские народы в XIX столетии - Виктор Валентинович Таки Страница 13

Интерес Киселева к истории прошлых русско-турецких войн заслужил одобрение со стороны генерал-интенданта русской армии в 1812–1815 годах генерал-лейтенанта Е. Ф. Канкрина. Несмотря на то что Канкрину не приходилось воевать против турок, он также отметил, что у самих ветеранов «турецких кампаний» не было четкого представления о том, как с ними сражаться. В частном письме Киселеву Канкрин отметил изменение в характере русско-турецких войн. Если ранние конфликты между Россией и Османской империей были столкновением двух «милиций», реформы Петра Великого обратили одну из этих милиций в регулярную армию европейского образца. Одновременно театр этих войн переместился из северопричерноморских степей в «полуобразованный» край Европейской Турции. Канкрин подчеркнул важность составления описаний этого театра военных действий и морального состояния османской милиции – «тимариотов, вербованных арнаутов (союзных), прежде татар, курдов и проч., настоящей милиции, привозимой воинскими головами (пашами) наиболее из Азии»[150].

Когда началась греческая борьба за независимость, Канкрин составил записку о характере предстоящей войны и вероятной реакции османских войск и мусульманского населения на появление русской армии на южном склоне Балкан. Помимо военно-статистической информации, собранной во время посольства Кутузова в Константинополь, Канкрин опирался на данные, предоставленные полковником Бергом и генерал-майором И. Ф. Богдановичем, которые участвовали в демаркации новой русско-османской границы на южном Дунае в 1816–1817 годах. Эти данные убедили Канкрина в том, что пересечение Балкан русскими войсками и их вступление в Румелию вызовут «народную войну». Канкрин предполагал, что некоторые турки из числа сельских жителей «уйдут в леса и горы и сделаются опасными». Другие будут защищаться в крепостях и прочих укреплениях, замедляя продвижение русских войск. «Лучшие турки» соберутся в Адрианополе или Константинополе. Наконец, некоторые останутся в своих жилищах, чтобы защищать свои семьи, в особенности в местах, удаленных от театра боевых действий[151].

Поскольку турки составляли две трети населения многих румелийских городов, Канкрин не советовал их осаждать или даже блокировать без крайней необходимости. Вместо этого командиры российских частей должны были стараться взять у них заложников (аманатов). Канкрин также не советовал провоцировать греков к восстанию в областях с многочисленным турецким населением и не размещать российские войска в домах местных жителей. Необходимо было «обезоружить турков, успокаивая их прокламациями» и «ласкать… всех, что веру, собственность и гаремы не будут трогать». Наконец, Канкрин советовал «почитать класс улемов, который почти один имеет твердой собственности в Турции»[152].

Наряду с этими мерами необходимо было создать органы временного управления. По мнению Канкрина, греков должны были представлять в них духовенство и старейшины. В отношении же мусульман надо было действовать посредством кадиев (судей) и городских нотаблей (аянов), составляя из них диван в главном городе каждой занятой области (санджака). Канкрин также советовал «не смешивать управления над греками и турками». Он признавал, что дело это «не обещает скорейших успехов», однако надеялся, что «многие места примут роль нейтралитета»[153].

Хотя захват Константинополя так и не стал конечной целью войны, военные советники Александра I и Николая I не могли не подумать о том, что делать, когда русская армия подойдет к османской столице. Канкрин предвидел, что в Константинополе соберется «огромная сила отчаявшихся жителей и беглецов». Вот почему российскому главнокомандующему следовало бы не пытаться с ходу взять османскую столицу, дабы «не довести до крайности» эту разношерстную массу, но дать им несколько дней на уход в Азию и только потом брать город[154]. В этом отношении предложение Канкрина совпадало с мнением известного военного автора того периода полковника Д. П. Бутурлина, который предостерегал будущего русского главнокомандующего от намерения штурмовать Константинополь[155]. По мнению Бутурлина, многочисленное население османской столицы в случае продвижения к ней русской армии пополнилось бы большей частью населения Румелии. «В порыве отчаяния», писал Бутурлин, они могли оказать столь сильное сопротивление, что русская армия рисковала бы «потерять всю свою пехоту, не добившись при этом ни малейшего успеха»[156].

Отказ Александра I объявить войну Османской империи после разрыва дипломатических отношений в июле 1821 года не способствовал составлению новых записок вплоть до внезапной смерти царя и вступления на престол его младшего брата Николая I в декабре 1825 года. Новый царь последовал совету бывшего русского посланника в Константинополе Г. А. Строганова «следовать строго национальной и религиозной политике» и вознамерился разрешить «восточное дело», которое завещал ему покойный брат[157]. Это заявление Николая I дало сигнал для возобновления сбора военно-статистических сведений об Османской империи и повлекло новую серию записок относительно наилучшей стратегии на случай новой войны. В некоторых из них рассматривался вопрос отношений русской армии и балканского населения.

Генерал-квартирмейстер Главного штаба П. П. Сухтелен призывал обратить особое внимание «на соблюдение примерной дисциплины». Он также советовал всячески «привлечь жителей к покорности и содействию через снисходительное к ним обращение – не изымая из сего правила самых турков». Сухтелен полагал, что такая обходительность с мусульманским населением будет особенно полезна, принимая во внимание «последние перевороты в Константинополе бывшие», а именно «Счастливое событие» 14 июня 1826 года, заключавшееся в разгроме янычарского корпуса, противившегося военным реформам Махмуда II. С жителями-мусульманами надлежало обращаться так же, как и с христианами, а именно «не только не возбранять им свободное отправление их обрядов, но напротив того, защищать их от малейшего притеснения, возложив точное исполнение правила сего на непосредственную ответственность начальников». Эти принципы необходимо было объявить при занятии русскими войсками Ясс в прокламации «на греческом, турецком и молдаванском»[158].

Другой советник Николая I, генерал от инфантерии А. Ф. Ланжерон, отмечал, что строгая дисциплина особенно важна в турецких кампаниях. Будучи ветераном войн 1787–1791 и 1806–1812 годов, Ланжерон предупреждал, что недисциплинированность и мародерство негативно скажутся на способности российской армии пополнять провизию и фураж в Молдавии и Валахии, а грубое обращение с местным населением лишит ее «помощи и содействия» болгар на правом берегу Дуная и даже может «подвигнуть их вооружиться против нас, как случалось в 1809 году»[159]. Памятуя об опасности отвернуть от России православных единоверцев, Ланжерон одновременно советовал всячески пользоваться их военными качествами. В частности, он советовал поднять на восстание и вооружить сербов, «парализуя силы турок в Видине, Нише и других городах между Дунаем и Боснией» и тем самым прикрывая правый фланг русской армии[160].

В остальном план Ланжерона предполагал довольно традиционную «регулярную» войну, направленную на покорение османских придунайских