Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин Страница 11

Чтобы покончить с эпизодами из истории политических стремлений финляндцев, скажем, что несколько лет тому назад газета «Uusi Suometar», лейб-орган фенноманов, проявляя большую предусмотрительность, выступила со статьей, в которой жаловалась на малое распространение в среде финского чиновничества иностранных языков и на неуменье местных администраторов вращаться в высших сферах, т. е. сферах правительственных и политических. Чтобы восполнить эти недостатки, газета предлагала определять молодых даровитых финнов на службу, или прикомандировывать в русские посольства и наши иностранные консульства, чтобы таким образом подготовить для Великого Княжества будущих дипломатов.

Описанные эпизоды показывают с достаточной наглядностью, как производилась работа превращения Финляндии провинции в Финляндию государство. В первые тридцать лет, по присоединении края, никто, — по свидетельству доцента Арвидссона, — не говорил в Финляндии о ее государственном положении, о ее представительном образе правления. В первые десятилетия «к созданному яко бы в Борго финскому государству, едва ли осмеливались относиться серьезно и едва ли верили в его прочность», писал биограф сенатора Снелльмана проф. Т. Рейн. Арвидсон считал «обмен уверений на сейме в Борго простым политическим парадом». Даже еще в начале пятидесятых годов о каких-либо политических и конституционных стремлениях не могло быть и речи, как удостоверяет писатель края, В. Васениус, в сборнике «Финляндия в XIX ст. (стр. 359). А теперь все учебники и все газеты полны утверждений, что Финляндия — конституционно-монархическое государство и нас хотят уверить в том, что таковым всегда и неизменно было правосознание всего финского народа.

Работа созидания финского государства продолжается. Многое остается еще сделать финляндцам для «увенчания здания». По их собственному признанию, вся «конституция» края пока сводится к праву сейма участвовать в законодательстве и в самообложении. А потому в будущем им надлежит сократить, если не совсем уничтожить, периоды между сеймами, добиться права вотировать бюджет, изъять дело обороны из ведения русского военного ведомства, создать ответственных министров и контроль всей администрации, получить своих консулов, свой дипломатический корпус, свой флаг и пр. и, быть может, как иронизировал Снелльман, своего периодически избираемого президента. Часть перечисленных вопросов была выдвинута избирателями города Улеоборга уже в 1863 г. В настоящее время, вследствие издания манифеста 3 февраля 1899 г., желают размежеваться в области общегосударственного законодательства и ведут кампанию с такой энергией, что русские готовы распространить права финляндских земских собраний на территорию Империи и ограничить власть Всероссийского Монарха по изданию общегосударственных законов.

Рассказанная история финского правосознания поучительна и казалось бы должна послужить уроком для будущих русских деетелей, которые видят мощь России в крепкой сплоченности ее частей.

Пусть ошибки и нерадение были в прошлом. В будущем их повторять нельзя, иначе у ворот столицы вырастет Финляндская республика «с президентом, избираемым на три года». Датский журналист фон Гессен сообщил уже слух о том, что бывший редактор Гельсингфорсской газеты «Nya Pressen», Аксель Лилле, готовит «для европейской печати» статью, в которой «выставляет требование, чтобы, одновременно с разрешением скандинавского кризиса, державы согласились объявить Финляндию нейтральным государством, играющим роль буфера между Россией и Скандинавией». Ф. П. Еленев в одной из своих брошюр по финляндскому вопросу писал: «Народная финская партия желает создать из своей страны нейтральное государство, которого независимость и нейтралитет были бы поставлены под гарантию Европы. Конечно, эти планы, — пока еще Россия не подверглась внутреннему разложению и неурядицам, — скорее можно отнести к области мечтаний, чем возможной действительности; однако в критическую минуту... эти заманчивые мечты способны придать финляндцам удвоенную энергию. Поэтому и на них не следует смотреть с улыбкой пренебрежения, а лучше позаботиться о том, чтобы и самые такие мечтания сделались невозможными».

Русская власть всегда единолично встречалась с дружно действовавшими финляндцами и потому не могла избежать их воздействия. Еще Сперанский советовал власти «искать усилить себя подробностями управления» в Финляндии. Но в этом направлении ничего почти не было сделано. Не было у нас даже продуманной системы действия на этой инородческой окраине. Все делалось случайно: центральные учреждения Империи действовали вразброд. На каждом шагу видны колебания и непоследовательность: то слово «конституция» вычеркивается, то вновь вписывается; то Форма Правления 1772 г. отвергается, то как бы признается. На постановку памятников финским победам над русскими, на изменение мер и весов сперва не было дано разрешения, а по прошествии некоторого времени памятники воздвигнуты и меры, и весы изменены. При таких порядках трудно ожидать каких-либо русских успехов на финляндской окраине.

В два последние царствования в правительственной программе неизменно стояло указание на необходимость вести Финляндию к теснейшему единению с Россией. Для той же цели издан был манифест 3 февраля 1899 г. о порядке составления общегосударственных законов. Но вследствие нашей непоследовательности и бесхарактерности, работы по разъяснению и усовершенствованию манифеста приняли уже такое направление в административных инстанциях, что грозят содействовать не к единению, а к окончательному разъединению Финляндии с Россией.

Такой же печальный результат можно ожидать от крупнейшей реформы наших дней — создания Государственной Думы. Финляндцы принялись уже доказывать в печати, что им присутствовать в Думе не следует. Монарх может, конечно, — говорят они, — предписать составить проекты совместных законов, касающихся, как Финляндии, так и России, но принятие и утверждение таких законоположений должно состояться в порядке, действующем в каждой из этих стран. Другими словами, финляндцы отрицают всякое значение манифеста 3 февраля и не желают, чтобы действие Государственной Думы Империи распространялось на них. У пас, — продолжают они, — имеется уже та конституция, которая подготовляется для России. Нас поэтому нет надобности делать участниками того, что хотят ввести в России. «Надеемся, что конституционная Россия будет уважать финляндскую конституцию», которая соответствует условиям края.

Как только подобные воззрения будут восприняты нашими современными реформаторами и Финляндия окажется вне действия постановлений Государственной Думы, можно считать отделение Великого Княжества обеспеченным и ее «государственное» положение в будущем закрепленным.

Прежде, когда в Империи не существовало общегосударственного учреждения, Финляндия, ссылаясь на то, что голос ее не принимается во внимание при решении, напр., вопросов о войне и мире, претендовала на меньшую тягость по обороне государства. Теперь создается для нее возможность принятия участия в вопросах общеимперского характера и она спешит отречься от всякой претензии высказываться по ним, с единственной и очевидной целью не иметь политических уз, объединяющих ее с Россией, так как прямо заявляет, что ее не интересует даже участие в составлении основных законов в Империи по престолонаследию. Короче, в списке частей Российской державы, обязанных посылать своих представителей в Государственную Думу, Финляндия не желает видеть своего имени.

Финляндии, как государства, мы не