История царя Пирра Эпирского - Саркис Суренович Казаров Страница 10

Более того, Тимей, полагал Р. Шуберт, при описании народного собрания в Таренте и истории с Метоном якобы был зависим от некого тарентинского историка-аристократа. На основании этого делался еще более общий вывод о том, что Тимей в Таренте, Регии и других городах получал сведения всегда только из враждебных Пирру источников. Р. Шуберту вторил Р. фон Скала, который даже назвал имя этого мифического тарентинского авторитета — Аристарх[93]. Кульминацией столь бездоказательных манипуляций было отнесение П. Мюллемейстером к труду Тимея снов и видений Пирра, упоминаемых Плутархом[94].

По мысли Р. Шуберта и Р. фон Скалы (опять же ни на чем не основанной), Тимей был далек от идеализации Пирра. Во-первых, во времена Гиерона, когда творил Тимей, войны Пирра уже были забыты, и страна вступила в период мирного и спокойного развития; во-вторых, Тимей должен был учитывать отношение сицилийцев к Пирру, которое из восторженного вначале впоследствии превратилось в полностью противоположное[95].

Какова же степень достоверности информации, содержавшейся в труде Тимея? Здесь — в отличие от Р. Шуберта и Р. фон Скалы — мы предлагаем оперировать только косвенными предположениями.

В работе Тимея имеется определенное количество недочетов, которые выставил напоказ Полибий (Polyb., XII, 3–15; XII, 23–28). Его обвинения в адрес сицилийского историка можно свести к двум моментам: 1) Тимей знает жизнь только по книгам, это «кабинетный ученый», которому ничего не известно о реальной войне, политике, людях; 2) все его произведения испорчены напыщенной, никому не нужной риторикой.

«Чтобы подтвердить настоящее наше суждение о Тимее, мы как раньше поступали для изобличения его в невежестве и сознательной лживости, приведем несколько отрывков общеизвестных, прославленных его речей… Из людей властных в Сицилии наиболее деятельными после Гелона Старшего мы считаем Гермократа, Тимолеонта и Пирра эпирота, коим менее всего можно было бы приписать речи, приличные детям и школьникам», — писал по этому поводу Полибий (Polyb., XII, 25 к, 1–3; здесь и ниже пер. Ф. Г. Мищенко).

Едва ли данный пассаж дает нам основание для каких-то глобальных выводов. С полной достоверностью можно утверждать лишь то, что пребывание Пирра на Сицилии нашло свое отражение в работе Тимея, которая к тому же была приукрашена малодостоверными речами эпирского царя.

Следующее за Полибием обвинение, на этот раз в предвзятости, мы находим у Диодора: «Историк Тимей, очень резко отмечающий ошибки историков, которые предшествовали ему и труды которых написаны, впрочем, с очень редкой верностью, сам сделал весьма много неточностей в связи с тем, что касается Агафокла, из-за ненависти, испытываемой им к тирану» (Diod., XXI, 17, 1).

Но каково было в целом отношение Тимея к Пирру? Можно ли на основании этого сделать вывод, что свою ненависть Тимей перенес с тестя (Агафокла) и на его зятя (Пирра)?

С точки зрения Р. Шуберта, «в политике Тимей враждебно настроен к Пирру… Он был яростным противником Агафокла, а так как Пирр в своей деятельности часто следовал Агафоклу, то естественно, что Тимей был его пропbdybrjv»[96].

По нашему мнению, для подобного вывода нет никаких оснований. У Агафокла, который взял власть силой и удерживал ее за счет насилия, являлся тираном в полном смысле этого слова, присвоив себе царскую власть, было огромное расхождение с Пирром, который был призван на остров сицилийцами и ими же единодушно объявлен царем[97]. Интересную мысль на этот счет высказал Р. Лакер: произведение Тимея характеризовалось двумя чувствами — ненавистью к тиранам и ненавистью к карфагенянам, но оба они противоречивы, ибо только тираны оказались способными противостоять карфагенянам[98].

Хотелось бы высказать еще одно соображение на этот счет: именно жители Тавромения — родины Тимея — были в числе главных инициаторов приглашения Пирра на остров, и их радушный прием вселил в царя большие надежды. Конечно, это отнюдь не отрицает того, что, будучи сторонниками приглашения Пирра в начале войны, позже граждане Тавромения быстро отвернулись от него ввиду непосильных тягот войны и его авторитарного правления.

Вместе с тем необходимо принять во внимание еще одно мнение, высказанное итальянским историком Э. Чьячери: Тимей, вернувшийся на остров с разрешения Гиерона II (если только он действительно туда вернулся в последний период своей жизни), не мог писать ничего враждебного о Пирре ввиду семейных и иных связей, которые объединяли Гиерона с царем Эпира[99]. Все это убеждает нас в том, что Тимей не должен был испытывать принципиальной вражды к Пирру.

Таким образом, отметим главное: рассказ Тимея о Пирре был ограничен исключительно сицилийской экспедицией. Он послужил надежным источником для тех авторов (Диодор, Дионисий, Плутарх), которые вслед за Тимеем писали на данную тему. Все попытки, предпринятые сначала Р. Шубертом, а затем и Р. фон Скалой, выдать за пассажи Тимея описание всех тарентинских дел накануне и во время приглашения Пирра не имеют под собой никакой реальной основы. Версия же Р. Шуберта о том, что Тимей использовал труд Проксена, является бездоказательной.

Филарх. Следующим историком, в сочинении которого нашла отражение история Пирра, является Филарх. В «Суде» имеется указание на то, что Филарх написал историю похода Пирра на Пелопоннес в 28 книгах. Конечной точкой труда Филарха был 220 г. до н. э. (Suda, s. v. Φύλαρχος = FgrHist II A 81. S. 161). 221–220 гг. до н. э. — это время смерти Птолемея III Эвергета, его супруги Береники II и нашедшего прибежище при александрийском дворе спартанского царя Клеомена III (в «Суде» он ошибочно назван Клеонимом). Видимо, именно смерть последнего была для Филарха наиболее значимым событием, ознаменовавшим завершение его труда. То, что для последующих за смертью Пирра пятидесяти лет сочинение Филарха было первостепенным источником, уже было отмечено историками[100]. Но встает вопрос: почему Филарх начал свой труд именно с того события, которое если и сыграло какую-то роль в истории Пелопоннеса, то все же было не столь важным для всей Греции?

Единственным, кто попытался дать ответ на этот вопрос, был Р. Шуберт. По его мнению, Филарх сознательно продолжил работу Дурида Самосского, к которому он был столь близок своей трагической манерой понимания истории[101].

Еще в древности труд Филарха получил суровое осуждение, особенно остро проявившееся в «Истории» Полибия (Polyb., II, 56), который упрекал автора за отсутствие критического подхода, за чрезмерную любовь к патетическим сценам, наконец, за передачу драматических событий без объяснения их причин и происхождения. Все это, конечно, не может не вызывать у нас определенное чувство скепсиса по отношению к сохранившимся сообщениям Филарха о походе Пирра на Пелопоннес.

В издании К. Мюллера приводится 83