Беспринципная (СИ) - Резник Юлия Страница 9

Так и не дождавшись ответа, отступаю назад и киваю в сторону машины:

— Поехали домой. Ты ей все равно уже не поможешь.

Зоя не отвечает, лишь медленно отлипает от стены, делает шаг вперёд, глядя при этом на меня так, будто хочет заглянуть в душу. В её глазах нет ни капли страха. Только вызов. Только этот проклятый вызов, который сводит меня с ума…

— Жалеешь меня, что ли? — ухмыляется, оскалив зубы.

— Нет. Ты какая угодно, но не жалкая. Давай, не упрямься. Завтра еще на работу. Надо как следует выспаться.

Не знаю, почему мне кажется, что она возразит, но этого не случается. Зоя послушно забирается в мой Прадик. Устало склоняет голову… Я выезжаю с территории больницы. Перестраиваюсь в правый ряд. Радуясь, что этот насыщенный событиями день, наконец, подходит к концу, я расслабляюсь так сильно, что даже вздрагиваю, когда соседка кладет ладонь на мое бедро.

Глава 6

Зоя

Что бы там не говорили, а я совсем не такая, как моя мать. Я гораздо более сильная, изворотливая и амбициозная. Просто иногда даже самым стойким людям нужна передышка. В последнее время я это чувствую как никогда остро. Вот почему я, открыв рот, смотрю на Армана Вахтанговича. Вот почему с такой настойчивостью его касаюсь. Его бедро — как два моих. От него исходит хищная животная сила, к которой меня так тянет.

— Какого черта ты опять исполняешь?!

Тело Армана Вахтанговича деревенеет. Маленькой девочке, живущей во мне, хочется рассказать о том, как сильно я хочу хоть на миг почувствовать, что не одна в этом мире. Что кто-то может меня подхватить, стать моей опорой… Пусть даже на одну ночь, пусть на одно мгновение. Я хочу снять с себя хотя бы часть ответственности, которая лежит на моей груди бетонной плитой. Я устала от того, что мне не на кого опереться, не с кем разделить свои страхи и свою боль. У меня нет даже возможности расслабиться, поплакать и просто перевести дух. Оттого и растёт внутри пустота, бездонная и пугающая. Мне кажется, только чужие руки способны удержать меня от того, чтобы она не поглотила меня окончательно. И я ищу эти руки — сильные, взрослые, способные хотя бы на мгновение дать иллюзию того, что я могу быть маленькой, беззащитной, нуждающейся в заботе. Готова хвататься за любого, кто хоть на миг покажет силу и уверенность, которых во мне все меньше. Я знаю, насколько это глупо и бессмысленно, но не могу хотя бы не попытаться.

Глядя на сосредоточенный профиль Армана Вахтанговича, я чувствую, как снова начинает подниматься во мне это болезненное, унизительное желание. Он сильный. Он взрослый. Он влиятельный и обеспеченный. Он может решить любые мои проблемы одним своим появлением. И если мне придется отдать за это самое дорогое, что у меня есть — себя, свое тело, свою молодость, свои чувства, мне не жалко. Кажется, для таких, как я, просто не предусмотрено других способов ощутить чьё-то тепло и заботу. Мне неведомо, каково это — быть любимой просто так — без условий и сделок.

Молча соскальзываю рукой по его бедру…

Арман Вахтангович комментирует происходящее злобной чередой ругательств. Отбрасывает мою руку, как какой-то мусор. Мои щеки вспыхивают. То ли от стыда, то ли от гнева. Я подношу ладонь к груди и укачиваю, словно этим стремясь утешить.

— Опять ты за свое? Совсем уже стыд потеряла? — его голос полон раздражения, презрения и… страха? Я сглатываю, впиваясь взглядом в его гордый профиль. Так и есть. Он боится… Боится себя и своих реакций.

— А ты? Ты что творишь? — шепчу я, чувствуя, как голос дрожит. — Зачем ты здесь? Зачем приехал?

Да, я помню. Он что-то говорил про тетю Ануш. Но, господи, как же хочется думать, что он и сам обо мне волновался.

— Приехал помочь. Точка. Не придумывай себе ничего.

Я стискиваю зубы. Он молчит, внимательно следя за дорогой и сжимая руль так, что костяшки пальцев белеют. Мне враз становится нечем дышать. Воздух в машине сгущается, превратившись в липкий, вязкий сироп.

— Высади меня, — прошу глухо, стараясь подавить унижение и злость.

Арман Вахтангович не отвечает. Вцепившись в руль, он молчит так долго, что я, слетая с катушек, начинаю с остервенением дергать дверь, требуя меня немедленно выпустить. Машина резко тормозит, съезжая на обочину. Сердце бьётся где-то в горле, дыхание сбивается. Тяжело дыша, я наблюдаю за тем, как Гаспарян, успокаиваясь, поглаживает кожаную оплетку руля и медленно-медленно ко мне поворачивается. Смотрит тяжело исподлобья, буквально буравя меня своими потемневшими от ненависти глазами.

— Что? — оскаливается он. — Так зудит?

Я порываюсь что-то ответить этому бешеному, но меня никто не слушает, впиваясь в рот злым, отчаянным поцелуем. Дёргаюсь от неожиданности — это больно. Но тут же расслабляюсь, чувствуя, как весь мир сужается до одного этого грубого, жадного поцелуя. Это наказание какое-то, вот правда… Его губы болезненно придавливают мои, от чего я сначала пытаюсь увернуться, но потом неожиданно понимаю, что не хочу этого. Совсем не хочу. Наоборот. Зарываюсь пальцами в его густые кудрявые волосы, требуя большего. Даже если так… Пусть.

Арман Вахтангович рычит, притягивая меня ещё ближе, и этот животный рык глохнет где-то между нами. Стыд и боль куда-то исчезают, уступая место горячему, отчаянному желанию быть сейчас, в этот миг, единственной, желанной, важной… Моё сердце колотится так громко, что, кажется, он его точно слышит.

Гаспарян отрывается от меня, тяжело дыша, так же внезапно, как и набрасывается. Глаза у него потемневшие, почти чёрные, взгляд по-настоящему дикий. Он никогда так не смотрел ни на тетю Ануш, ни на Седку. Это, блин, эксклюзив. Чисто для меня безумие… Могу собой гордиться, наверное. Но расслабляться рано. Пришла пора дожимать.

— Довольна, блядь? — натурально задыхается.

Натягиваю на губы улыбочку, щелкаю ремнем безопасности. Завожу руки за спину и стаскиваю с себя топ. Арман Вахтангович вновь хватается за руль, боясь окончательно сорваться. Вот умора! Смотрю на него и думаю только об одном: пожалуйста, не останавливайся сейчас. Не бросай меня на полпути. Пожалуйста, что угодно, пожалуйста… Осторожно касаясь, заставляю разжаться пальцы и укладываю его большую и грубую лапищу себе на грудь. Теперь дело за малым. Но он не проявляет инициативы, его ладонь остаётся лежать на мне неподъемным грузом… Пока он трясет головой, будто избавляясь от наваждения.

— Чёрт. Что я творю…

Арман Вахтангович отшатывается. Наклоняется вперёд, опускает голову на скрещенные на руле руки и замолкает. Я сижу рядом, комкая в руках свой топ. Холодно. Не снаружи — внутри. Так холодно, что начинают стучать зубы.

— Зоя, — говорит он, наконец, и голос его будто чужой — хриплый, уставший, измученный. — Ты хочешь тепла. Понимаю. Но я тебе не дам того, что тебе надо.

Я сжимаюсь. От этих слов больно.

— Ты не знаешь, чего мне надо, — шепчу я, не глядя на него. — Никто из вас не знает.

И снова он смотрит на меня. Долго. Слишком долго. После чего откидывается на спинку сиденья, проводит рукой по лицу и вдруг командует:

— Оденься. Сейчас же. Я отвезу тебя домой.

В его голосе на этот раз нет агрессии. Только бесконечная усталость, с которой я не знаю что делать. Я опускаю глаза и дрожащими руками натягиваю топ обратно. Горло саднит. Хочется кричать, но поначалу я не издаю ни звука. Прорывает меня минут через пять пути:

— Марина твоя — просто уродина.

— В женщине не внешность главное, — агрессивно парирует Гаспарян.

— Да что ты? И что тебя в ней привлекло? Может быть, ее душа красивая? Или аристократические манеры? — издевательски вопрошаю я, пока этот чистоплюй на меня скалится. — Не смеши. Всем вам одно надо.

— Твой цинизм просто зашкаливает.

— А по делу что-нибудь скажешь?

— Скажу! Тебе Ануш столько добра сделала! А ты?

Поджав губы, отворачиваюсь к окну.