Её ванильное лето - Оксана Хващевская Страница 7

— Вот именно! А теперь, если позволишь, я соберу свои половики и уйду домой!

— А я, собственно, затем и пришел, чтобы помочь тебе и проводить домой!

— Что-то я не поняла, с чего вдруг? К кому домой? И вообще, ты кто такой? — с подозрением спросила Лигорская, сведя на переносице брови.

Что-то она не могла припомнить этого типа. А между тем он знал, как ее зовут. Девушка допускала, что он мог услышать ее имя. Но она точно видела его впервые. Что он делал на пруду? Вряд ли пришел стирать. Помочь ей и проводить домой? Но кто он?

Видимо, эти вопросы застыли в ее глазах, потому что мужчина снова рассмеялся.

— Да не смотри ты на меня так. Я не сошел с ума и ни с кем тебя не спутал. Ты меня не помнишь? Я Вадим Сафронов. Внук бабы Поли, бабы Антолиной сестры. Нет, ты что, правда меня не помнишь? Я приезжал сюда когда-то! Правда, тебе-то и было тогда лет шесть-семь…

— И что дальше?

— Ничего. Просто на некоторое время дом бабы Антоли станет для нас с тобой общим.

— Я все равно не поняла, с какой стати ты приперся?

— Ну и грубиянка же ты! А с виду-то и не скажешь. Я в гости, между прочим, приехал. Как и ты. Или я должен был твоего разрешения спросить?

Несколько секунд, критично сжав губы, Машка смотрела на него с большим презрением. По крайней мере, ей хотелось, чтобы в ее взгляде именно оно и читалось.

— Нет, ты мне ничего не должен, — наконец произнесла она. — Но! Я не знаю, какой ты там родственник и чего тебе здесь надо, вот только от меня постарайся держаться подальше!

Мужчина усмехнулся.

— Ого, сколько самоуверенности! Ты что же, правда думаешь, что все мужчины, увидев тебя, обязательно должны пасть жертвами твоих чар? Не много ли для столь юных лет, девочка?

— Нет, в самый раз! К тому же… пусть все падают, я ничего не имею против. Но только не ты! — отчеканила Лигорская.

— А меня, собственно, никогда и не привлекали зазнавшиеся малолетки! — парировал Вадим.

— Пошел ты! — выпалила Маша, отвернулась и, забыв и о половиках, и о коляске, почти бегом бросилась прочь от пруда и этого самовлюбленного типа, с его противной ухмылкой и хитрыми глазами, которые смотрели на нее в упор. Ух, она просто ненавидела его!

Вихрем ворвавшись в бабушкину хату, Машка без сил рухнула на двухместный продавленный диванчик, стоящий у печки на кухне, перевела дух и потерла ушибленную коленку. По дороге домой, не глядя под ноги, она зацепилась и упала, но была в таком состоянии, что даже не почувствовала боли. Выругавшись сквозь зубы, девушка поднялась и побежала дальше.

Бабульки по-прежнему сидели на кухне, продолжая беседовать о своем.

— Унучачка мая, што гэта з табой? — бабушка чуть прищурила подслеповатые глаза, рассматривая жалкий вид и горящие щеки Маши.

— Да ничего особенного! Так, ерунда, — не моргнув глазом, соврала девушка и попыталась пригладить влажные волосы. — Бабуль, там, на пруду, я встретила одного типа. Кажется, Сафроновым представился. Он чего, правда наш родственник? Зачем он приехал? До твоего юбилея еще ведь далеко…

— Ты бачыла яго? А я думала, вы размінуліся. Гляджу, няма цябе і няма. Думаю, мо здарылася чаго! А тут ён! Кажу: ідзі, там унучачка мая, Машуня, на сажалцы, баюся, як бы чаго не здарылася! Ён і пайшоў… А чаго ён прыехаў? Праўда, даўно не было… У госці, кажа, праведаць і дапамагчы… Там сумкі стаяць — кажа, матка яго і баба Поля гасцінцаў перадалі. Я яшчэ і не разбірала іх. Ну а нам што? Прыехаў ды і прыехаў, хай будзе. Праўда мо дапаможа чаго. I нам з табой весялей.

Машка раздраженно фыркнула. Веселей… Да уж куда веселее!

— Бабуль, а он в доме ночевать будет?

— Не, кажа, каб на вышках яму паслалі. Ой, што гэта я засядзелася! Трэба і вячэру гатаваць, і пасцель яму сабраць! Машуня, a палавікі дзе? — спросила баба Антоля, тяжело поднимаясь из-за стола.

Машка кивнула в сторону окна. Вадим как раз заходил во двор, волоча за собой коляску. Остановившись у крыльца, он поставил таз на лавочку под акацией напротив входа и стал неторопливо развешивать половики по забору. И это его спокойствие заставило девушку снова почувствовать раздражение.

От мысли о том, что сейчас Сафронов войдет в дом и они опять окажутся в потенциальной близости друг к другу, Машке стало нехорошо.

— Бабуль, я пройдусь немножко, — сказала она, поднимаясь.

— Унучачка мая, ды куды ж ты пойдзеш, адпачні трохі, утамілася ж на сажалцы! Ды і галодная ж…

— Я ненадолго, скоро вернусь, — быстро ответила девушка, направляясь к двери.

— Машуня, а на вячэру што зрабіць? Mo каўбасак хатніх пасмажыць? — вслед спросила бабушка.

— Пожарь! — уже из сеней отозвалась Маша.

С гордо поднятой головой девушка шагнула на крыльцо, не глядя в сторону мужчины, миновала двор и через калитку вышла на огород. Она ни разу не обернулась, но спиной чувствовала взгляд Вадима. И словно видела усмешку, кривившую его губы, будучи совершенно уверенной, что его все это жутко забавляет. Ей хотелось побежать, но гордость заставляла неторопливо идти, расправив плечи.

Нет, это невыносимо! Интересно, надолго ли он намерен здесь задержаться?

Огород остался позади, и напряжение чуть-чуть ослабло. Пройдя еще немного по проселочной дороге, Маша свернула и пошла дальше, приминая на ходу высокие сочные травы и цветы. Остановившись, Лигорская постояла, прислушиваясь, а потом опустилась на траву, легла, раскинув руки в стороны, и подняла глаза к небу — высокому, бездонному, бесконечному, бледному и прозрачному, окрашенному в нежно-сливочные и лазурные цвета близящегося заката. К лицу клонились полевые ромашки, их резкий запах щекотал нос. Где-то рядом на липком розовом цветке медуницы копошились муравьи. Шмель жужжал на клевере. Шептались травы. Стрекотали кузнечики. В поднебесье звенел жаворонок. Покоем и умиротворением дышало все вокруг. Первозданная, благословенная красота этих мест дарила успокоение, пробуждая в душе неясные чувства, вызывая эмоции, от которых слезы выступали на глазах, а на сердце теплело. Вот только названия им Маша Лигорская пока не знала.

Почему-то здесь все отступало, отодвигалось так далеко, что казалось нереальным, незначительным, маловажным. В душе расцветали мечты, легкие, воздушные, трогательные и нежные фантазии, о которых она словно и не помнила уже. Казалось, сам воздух этих мест, насыщенный ароматами трав и цветов, как-то особенно действует на нее,