Мёртвые девочки никогда не проболтаются - С. Дж. Сильвис Страница 3

Я различал её милое лицо в свете свечи из окна на самом краю этого кирпичного здания, больше похожего на руины. Я чувствовал её безнадёжность и отчаяние даже через дорогу, и меня от этого тошнило.

Мне нравилось притворяться, что внутри я ничего не чувствую — этакий ходячий, блять, Франкенштейн. Но это был всего лишь фарс.

В своей жизни я испытывал чувства лишь к одной — единственной — и вот она вернулась. И теперь я не знал, как выбраться из — под обломков всего, что между нами произошло. Потому что правда была в том, что я до сих пор не понимал, что именно случилось. Кроме одного: впервые в жизни я повел себя эгоистично — и в итоге нам обоим было больно.

Так что, если и было что — то полезное, чему меня научил мой ублюдочный отец, так это его правда: быть самоотверженным лучше, чем думать только о себе. Потому что, когда заботишься лишь о себе, страдают другие.

А она пострадала. В самом буквальном смысле.

Я провел рукой по нижней губе, наблюдая, как она замерла перед школой, словно готовясь к битве. Даже на таком расстоянии я почти чувствовал вкус её сладких губ на своих. Всё во мне сжалось, когда она резко повернула голову и её серые глаза встретились с моими. Клянусь, я ощутил, как её нежные пальцы сжимают мою душу.

Мы застыли, наблюдая друг за другом. Ветер трепал её волосы, будто они были её врагами, а она — непоколебимым воином, возвышающимся над противником. Я сделал шаг вперед, словно она была сиреной, зовущей меня сквозь снег, начавший мягко падать с неба. Но едва я двинулся — она метнулась прочь, как испуганный кролик, почуявший малейшую угрозу.

Она исчезла за массивными дверями Святой Марии, а я опустил руку и приготовился умирать.

Потому что Джорни стала для меня именно этим — медленным, неумолимым зовом, ведущим к моей гибели.

Глава 2

Джорни

Дом.

Запах глянцевого воска на черно — белом клетчатом полу вернул меня в то место, которое я когда — то считала домом больше всего на свете. Аромат столовой, тянувшийся до самых входных дверей, мимо кабинета директора, наполнил мои чувства, а живот предательски заурчал — я почти ничего не ела последние недели. Разве не удивительно, как запах может перенести тебя в прошлое, будто ты вернулась во времени, чтобы пережить его снова? Этот запах и тепло старого пыльного здания бросили меня прямиком в прошлый май, когда я впервые в жизни чувствовала себя неуязвимой и полной надежд. Но теперь дом больше походил на бремя. Здесь были секреты и воспоминания, которые затмили всё хорошее. Святая Мария больше не была для меня домом.

Я оглянулась, когда деревянные двери захлопнулись за моей спиной, отрезав меня от остального мира — отрезав от него. Я знала, Кейд смотрит на меня. Чувствовала его за версту. Всегда чувствовала. Я видела его и тогда, когда он пришел в приют, и почти открыла окно, чтобы сказать ему «уходи», но не сделала этого.

Страх начал заползать мне в грудь, вытесняя зимний холод в костях жгучим жаром злости и смятения — двух чувств, которые владели мной с тех пор, как меня заперли в мягкой комнате психиатрической больницы. Это была больница, где умалишенным позволяли командовать пациентами, которым вообще не нужны были психотесты. То место прогнило насквозь — и в итоге испортило меня тоже.

— Джорни? — Я проглотила воспоминания, позволив им рассыпаться, как капли растаявшего снега с моих ботинок на пол. — Это ты?

Директор Эллисон выскочил за дверь и облегченно вздохнул, увидев меня. Он провел рукой по своим растрепанным волосам.

— О, слава богу. Я поставлю сигнализацию на эту дверь, как только Комитет одобрит.

Комитет — Школьный комитет Святой Марии — держал власть в этой школе в своих руках. Каждое решение проходило через них, и мне на мгновение стало интересно, что они подумали, разрешив мне вернуться сюда после того, как в прошлом мае нашли во дворе с перерезанными запястьями. Наверняка все в этой школе нервничали, видя, как я снова хожу по коридорам — ведь они все решили, что я пыталась покончить с собой, а не была жестоко атакована, как я утверждала.

Директор развернулся и жестом пригласил меня в кабинет. Я неохотно последовала за ним, мои мокрые ботинки противно скрипели по полу. Как только он уселся за стол, я прислонилась к дальней стене и скрестила руки на груди.

— Собираетесь дать код от новой сигнализации Бунтарям? Вы же знаете, как они любят иногда сбегать.

Брови Эллисона сдвинулись, и он настороженно посмотрел на меня. Я знала, о чем он думал: «Что же с ней случилось?»

Я вела себя дерзко и была совершенно на себя не похожа. Даже то, что я признала, что знаю Бунтарей: Кейда, Исайю, Брентли и Шайнера, и их склонность нарушать правила, было для меня нетипично. Но мы с директором Эллисоном оба знали: между нами всё изменилось. Хотя, глядя на него сейчас, как он облокачивается на свой захламленный стол, я понимала — несмотря на то, что мы оба в курсе дел психбольницы и ее подпольного «бизнеса», из — за которого многие оказались за решеткой, в нем самом мало что поменялось с прошлого учебного года. Он всё так же перегружен, слишком погружен в свои заботы, чтобы всерьез интересоваться, чем Бунтари занимаются в свободное время… если только это не связано с похищением ученика и отправкой в то же место, где держали меня последние восемь месяцев.

— Давай поговорим, Джорни.

Я моргнула, не двигаясь от стены.

— О чем?

Эллисон убрал локти со стола, сложил руки и уставился на меня с таким выражением, от которого мне стало не по себе. Я сглотнула и подавила в себе ту девушку, которой была до всего этого.

— О тебе. Я хочу поговорить о тебе.

Я пожала плечами.

— Говорить тут особо не о чем.

Это была наглая ложь. Директор Эллисон уже составил обо мне мнение с той самой секунды, как увидел мои порезанные запястья — ровно, как и все в этой школе.

Он приподнял бровь.

— Джорни…

В дверь постучали, и наш разговор оборвался. Директор Эллисон выпрямился в кресле, поправил помятый галстук.

— Войдите.

Дверь медленно приоткрылась,