Разрушенные - Кристи Бромберг Страница 27

А потом были странные моменты, когда он думал, что я не обращаю на него внимания, и я замечала, что он смотрит на меня через окно палаты с выражением болезненного благоговения, с тоской, пронизанной грустью. И этот странный взгляд всегда вызывал у меня озноб.

Он всхлипывает и медленно открывает глаза, боль в них так очевидна, мой взрослый мужчина изранен слезами испуганного маленького мальчика. Он на мгновение отводит взгляд, и я вижу, как он пытается собраться, но только зажмуривается и плачет еще сильнее.

— Колтон? — поднимаюсь из своего кресла, находящегося в откинутом положении, начиная протягивать руку, но затем в неуверенности отступаю, потому что в его глазах отражается абсолютная опустошенность. На мою неуверенность отвечает Колтон, глядя на мою руку и качая головой, будто лишь одно мое прикосновение разрушит его на части.

И все же я не могу устоять. Не смогу никогда, когда дело касается Колтона.

Я не могу позволить ему молча страдать от того, что пожирает его душу и тенью ложится на его лицо. Я должна быть связана с ним, утешить его единственным способом, который, казалось бы, работал в течение последних нескольких недель.

Расстегиваю ремень безопасности и пересекаю расстояние между нами, глазами спрашивая, можно ли войти с ним в контакт. Я не даю ему ответить — не даю ему еще одного шанса оттолкнуть меня — и скорее сажусь к нему на колени. Обхватываю руками, как могу, прижимаюсь головой к его шее и просто остаюсь так в успокаивающем молчании.

Его грудь содрогается, дыхание прерывается.

Слезы падают, либо очищая душу, либо предвещая надвигающееся опустошение.

ГЛАВА 13

— Мне не нужна чертова инвалидная коляска!

Он говорит это в четвертый раз, и это единственное, что он сказал мне с тех пор, как проснулся в самолете. Кусаю губу и наблюдаю, как он противостоит медсестре, та снова подталкивает кресло сзади под его колени, не говоря ни слова своему трудному пациенту. Вижу, как он начинает уставать от напряжения, выходя из машины, и проходит примерно полтора метра к двери, прежде чем остановиться и опереться рукой о стену. Напряжение настолько очевидно, что я не удивляюсь, когда он в конце концов сдается и садится.

Я рада, что написала всем заранее и сказала оставаться в доме и не встречать нас на подъездной дорожке. Наблюдая за усилиями, которые потребовались ему, чтобы выйти из самолета и сесть в машину, я подумала, что он мог бы смутиться, если бы у него появились зрители.

Папарацци все еще кричат по ту сторону закрытых ворот, требуя от Колтона фотографию или комментарий, но Сэмми и его новые сотрудники делают свою работу, сохраняя этот момент в тайне, за что я им очень благодарна.

— Просто дайте мне гребаную минуту, — рычит он, когда медсестра начинает толкать его кресло, и я вижу, что головная боль снова ударяет по нему, он обхватывает голову руками, пальцами сгибая козырек бейсболки и просто сидит.

Делаю глубокий вдох, в безмолвии стоя в стороне, пытаясь понять, что с ним происходит. И после его молчаливого срыва в самолете, я знаю, что это больше, чем просто головные боли. Больше, чем авария. Что-то изменилось, и я не могу понять причину противоборства его личностей.

И того факта, что я не могу понять, почему мои нервы на пределе.

Колтон прижимает руки к кепке, и я вижу напряжение в его плечах, когда он пытается приготовиться к боли в своей голове. Иду к нему, не в силах сопротивляться, пытаясь как-то помочь, хотя знаю, что ничего не могу сделать, и просто кладу руки ему на плечи, чтобы он знал, что я рядом.

Что он не одинок.

* * *

— Мне не нужна гребаная медсестра, присматривающая за мной. Я в порядке. Правда, — говорит Колтон, откинувшись на спинку кресла. Все ушли вскоре после нашего приезда, понимая, в каком угрюмом настроении был Колтон, все, кроме Бэкса и меня. Последние тридцать минут Колтон находился на террасе наверху, потому что после долгого пребывания в больнице ему хотелось просто спокойно посидеть на солнце. Покой, который он не получает, так как спорил со всеми о том, что он совершенно здоров и просто хочет, чтобы его не трогали.

Бэкс складывает руки на груди.

— Мы знаем, что ты упрямый и все такое, но ты сильно пострадал. Мы не собираемся оставлять тебя…

— Оставь меня в покое, Дениелс. — Рявкает Колтон, и в его тоне слышится раздражение, Бэкс подходит к нему. — Если бы мне надо было, чтобы ты вставил свои пять копеек, я бы сказал.

— Ну, так взломай копилку, потому что я собираюсь дать тебе целую чертову банкноту, — говорит он, наклоняясь ближе к Колтону. — У тебя болит голова? Ты хочешь вести себя как придурок, потому что тебя заперли в чертовой больнице? Хочешь сочувствия, которого не получаешь? Что же, чертовски плохо. Ты чуть не умер, Колтон — умер — так что заткнись нахрен и перестань быть мудаком по отношению к людям, которые больше всего о тебе заботятся. — Бэкс в раздражении качает головой, а Колтон только натягивает кепку пониже на лоб и дуется.

Когда Бэкс говорит, его голос тихий — спокойный расчет, который он использовал со мной, когда мы были в гостиничном номере в ночь перед аварией.

— Не хочешь, чтобы медсестра Рэтчет мыла у тебя внизу губкой? Это я тоже понимаю. Но у тебя есть выбор, потому что либо она, либо я, либо Райли будем мыть твои яйца каждый вечер, пока врачи не разрешат тебе мыться самому. Знаю, кого бы я выбрал, и уж точно, черт возьми, не себя или большую, грубую немку с кухни. Я люблю тебя, чувак, но моя дружба подводит черту, когда дело доходит до прикосновений к твоим причиндалам. — Бэкс отходит назад, его руки по-прежнему скрещены, а брови подняты. Он пожимает плечами, повторяя вопрос.

Когда Колтон молчит, и вместо этого злобно смотрит из-под козырька кепки, вступаю я — усталая, раздраженная, и желающая побыть наедине с Колтоном — чтобы попытаться снова исправить наш мир.

— Я остаюсь, Колтон. Без вопросов. Я не оставлю тебя здесь одного. — Я просто поднимаю руки, когда он начинает спорить. Упрямый засранец. — Если хочешь продолжать вести себя как