Мистер Январь (ЛП) - Гудин Николь С. Страница 23

— Ты хочешь сделать ещё одну фотографию? — Кокетливо спрашивает она.

— Зачем фотография, — прорычал я. — Когда оригинал прямо передо мной.

— Тогда возьми меня.

Мне не нужно повторять дважды. Прижимаюсь к ней всем телом и целую ее до потери сознания.

— Дрю, — стонет она, и это как во всех моих фантазиях.

— Да, принцесса? — спрашиваю я, целуя ее в шею.

— Не останавливайся.

Я усмехаюсь. Совершенно не собираюсь останавливаться. Отступаю назад и снова становлюсь на колени, глядя на совершенство, которым является моя жена. Зацепляю большими пальцами ее трусики и медленно тяну их вниз по ногам. Она извивается подо мной, а я смотрю на нее сверху вниз.

И тут я замечаю знак, которого раньше никогда не видел. Это всего лишь слабый след, но я никак не могу упустить ни одной детали, связанной с этой женщиной. Опускаюсь ниже, чтобы рассмотреть его поближе. Это татуировка, но вместо обычных черных чернил — белые. Она находится на левом боку, в месте, которое обычно скрыто под нижним бельем. Надпись гласит: "Нина".

— Принцесса? — спрашиваю я.

— Ммм? — отвечает она, лениво расчесывая руками мои волосы.

— Кто такая Нина?

Она замирает, ее руки опускаются с моей головы, а все тело напрягается.

Я отвожу взгляд от слова, выгравированного на ее коже, и смотрю на ее лицо. Она в ужасе, а я понятия не имею, что случилось. Из ее рта вырывается болезненный всхлип, она вытаскивает свое тело из-под моего и поднимается на кровати, прижимая колени к груди. Я хватаю с края кровати одеяло и накидываю его на нее — ее физически трясет, и я никогда в жизни так не боялся. Боюсь даже прикасаться к ней сейчас.

— Дилан? — шепчу я, когда она не отвечает. — Кто такая Нина?

Она смотрит на меня с такой болью, что мне кажется, что моя жизнь вот-вот закончится. В ее глазах стоят слезы, когда она шепчет ответ:

— Она была нашей дочерью.

Не знаю, чего я ожидал от нее, но никогда бы не подумал, что она скажет именно это. Эти четыре слова приводят всю мою вселенную в хаос.

— Наша… наша дочь? — Я заикаюсь, когда на меня обрушивается очередное осознание. — Была? Принцесса, что значит была?

Я чувствую, как вся тяжесть мира давит на мои плечи, и физически облокачиваюсь на кровать, пытаясь избавиться от этого.

— В тот день, когда тебя арестовали, я узнала, что беременна, — шепчет она, и я слышу боль в ее голосе. — Я ждала, когда ты вернешься домой, чтобы сделать тебе сюрприз, и мы могли бы отпраздновать… но ты так и не пришел.

Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, и знаю, что на этот раз они упадут. Это то, что окончательно сломает меня.

— И тогда я пошла в гараж, чтобы найти тебя. Я был так взволнована.

Я помню этот момент, как будто это было вчера. И до сих пор представляю себе выражение радости в ее глазах, пока все не рухнуло.

— Срок был около восьми недель, — продолжает она, ее голос все еще звучит как шепот.

— И я бросил тебя, — задыхаясь, произношу я.

Теперь я знаю, что именно поэтому она не пришла ко мне — почему не позвонила.

А я не просто бросил ее — я бросил их. Я бросил жену, беременную и уязвимую. Я оставил ее воспитывать ребенка в одиночку, хотя должен был быть рядом с ней.

— Знаю, что должна была сказать тебе, но не знала как.

Я качаю головой — не хочу, чтобы она брала на себя всю вину. Это всё на мне.

— Что с ней случилось? — шепчу я, уже зная, что ответ меня раздавит.

— Я ехала в тюрьму, чтобы сказать тебе, что я беременна.

В ожидании следующей части по моим венам пробегает лед.

— И была недостаточно внимательна. — Ее голос трещит, когда наши глаза встречаются. Слезы беззвучно текут по ее лицу, и это разбивает мне сердце.

— Произошла авария. Я ударилась о заднюю часть машины, стоявшей передо мной. Ничего серьезного, но сработала подушка безопасности водителя…

Киваю головой в знак согласия с тем, что, как я уже знаю, произошло.

— Ребенка я потеряла на двадцать третьей неделе беременности.

Моя грудь сжимается, когда я хватаю ртом воздух. Чувствую, как слезы льются из глаз, а зрение затуманивается. Она потеряла нашего ребенка из-за меня. Потому что меня не было рядом.

— Я не защитила ее. — Дилан беспомощно всхлипывает.

Я не могу говорить. Хочу сказать ей, что это не ее вина — что это еще одна вещь, которая лежит на моей совести, но не могу. Я должен был быть там, чтобы защитить обеих моих девочек, но меня там не было.

Это все, о чем я могу думать, пока встаю с кровати на шатких ногах. Знаю, что это будет преследовать меня до конца моих дней. Поднимаю с пола свою рубашку и выхожу за дверь. Не знаю, куда иду, но знаю, что не могу сейчас находиться здесь. Не могу смотреть, как ее сердце снова разбивается из-за меня. Мне нужен воздух. Я провел три года в коробке, и сейчас мне нужно дышать.

Почти выбегаю в гостиную и уже собираюсь распахнуть дверь, когда мое внимание привлекает стопка бумаг на столе. Теперь я понимаю, почему ей понадобилось, чтобы я расписался, — почему она не хотела больше ни минуты называть себя моей женой. И я не могу винить ее за это. Она заслуживает гораздо большего, чем такой мужчина, как я.

Беру ручку и ставлю свою подпись на пунктирных линиях. Она хотела просто развода, а я, как и подобает мудаку, не дал ей этого. Я силой ворвался в ее жизнь и в ее сердце, и теперь она снова разбита из-за этого.

— Мне так жаль, Дилан, я люблю тебя, — шепчу я, выскальзывая за дверь.

Глава 20

Дилан

Он заплакал.

Я никогда, никогда не видела, чтобы он так терял контроль над своими эмоциями. Его глаза блестели в день нашей свадьбы, но он не позволил упасть ни одной слезинке, и даже такая реакция ошеломила меня.

Но это было ничто по сравнению с тем, что я только что увидела. Когда я сказала ему об этом, почувствовала, что у него не просто сжалось сердце: в его груди словно взорвалась бомба, полностью и окончательно разрушив его изнутри. Знаю, что он ощущает — потеря нашей дочери сделала со мной то же самое.

Поднимаюсь с места и сажусь на кровать. Практически голая и все еще чувствую жар на коже от его прикосновений. Моя голова была настолько забита им, что я даже не задумывалась о своей татуировке, пока не стало слишком поздно. Он все равно должен был узнать — я должна была сказать ему, но не так.

Энди был прав — у нас было незаконченное дело, но теперь всё. Все секреты между нами были вывешены на всеобщее обозрение, и, как я и предполагала, всё закончилось — последствия оказались слишком серьезными.

В день нашей свадьбы я пообещала ему, что мы выдержим любую бурю, но я ошибалась. Мне было всего двадцать лет, и я могла быть наивной во многих вещах, но в нем я была уверена. Я любила его неистово — и люблю до сих пор.

Это буря, которую мы не смогли пережить, и как бы больно мне ни было, что все закончится именно так, я испытываю облегчение от того, что он наконец-то знает. Последние пару лет я много боролась не только с горем, но и с чувством вины.

Достаю свои треники и сдвигаю их назад по ногам. За ними следует мой топ.

Когда я медленно вхожу в гостиную, весь дом словно наполняется эхом пустоты. Он действительно ушел. Может, он и свободен в этом мире, а не заперт за решеткой, но на этот раз разлука кажется куда более постоянной. Все кажется странным и невесомым. Все просто пустое.

Чувствую себя потерянной. Поэтому я делаю единственное, что приходит мне в голову. Я звоню своему лучшему другу.

Знаю, что в один прекрасный день Сара перестанет отвечать на мои звонки; чаще всего это плохие новости, которые я сообщаю, но я чертовски надеюсь, что сегодня этого не произойдет, потому что она нужна мне прямо сейчас.

Может быть, даже больше, чем когда-либо.

— Привет, моя девочка, — весело отвечает она.

— Он ушел, Сара, — пролепетала я.

— Что значит, он ушел?

— Он ушел. — Я чувствую, как моя нижняя губа подрагивает, и понимаю, что еще немного, и у меня случится срыв. — Я рассказала ему о Нине, и он ушел.