Развод в 50. Муж полюбил другую (СИ) - Алсу Караева Страница 15

На мгновение меня пронзает острая боль: как он может выглядеть таким идеальным?

Может быть, он действительно только сейчас обрел настоящее счастье? Может, все эти тридцать лет он просто терпел меня, смирившись с ошибкой молодости?

Делаю неосознанный шаг вперед, и до меня доносится его парфюм — знакомый до боли аромат сандала и бергамота. Сколько раз я вдыхала этот запах, уткнувшись в изгиб его шеи, чувствуя себя защищенной от всего мира? Теперь он словно кислота, разъедающая все внутри, оставляющая после себя лишь горечь и пустоту.

— Зачем это сейчас, Рания? — его голос звучит раздраженно, а в глазах мелькает что-то похожее на усталость. — Я мог бы забрать вещи постепенно, не устраивая… этого цирка.

Внутри что-то обрывается от этих небрежно брошенных слов.

Цирк.

Вот как он воспринимает мою попытку построить новую жизнь без него.

— Цирка? — поднимаю брови, стараясь, чтобы голос звучал ровно, хотя внутри всё дрожит от напряжения. — Чего именно, Рамазан? Я просто возвращаю тебе твои вещи. Они больше не нужны в моём доме. В доме, где ты больше не живешь.

Вижу, как на его скулах начинают играть желваки, безошибочный признак поднимающегося гнева, который я научилась распознавать за годы брака. Он сцепляет пальцы так сильно, что костяшки белеют, и делает глубокий вдох, явно пытаясь сдержаться.

— Ты могла бы подождать, пока всё уляжется, — говорит он, разделяя каждое слово, как будто объясняя что-то непонятливому ребенку. — Зачем эта… демонстрация почти посреди ночи? Мурад позвонил мне после работы, Рания. Я приехал только из уважения.

Уважения.

Это слово вызывает во мне горькую усмешку. Где было его уважение, когда он целый год лгал мне в глаза? Когда делил постель с другой женщиной, возвращаясь потом домой, целуя меня теми же губами?

— Демонстрация? — качаю головой, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. — Я просто навожу порядок в своей жизни, Рамазан. И начинаю с шкафа. С вещей, которые напоминают мне о человеке, предавшем меня самым жестоким образом.

Он неожиданно делает резкий шаг вперед, и я непроизвольно отшатываюсь, задевая локтем настенную полку. Что-то с грохотом падает, но мы оба не обращаем на это внимания. Его глаза сейчас — как два черных омута, жгучие, наполненные яростью, которую он едва сдерживает.

— Ты делаешь это назло, — шипит он, понизив голос до опасного шепота. — Чтобы усложнить мне жизнь. Чтобы "наказать" меня. Куда, по-твоему, я все это дену посреди ночи?

От его близости кружится голова, перехватывает дыхание. Раньше эта близость вызывала трепет и желание. Теперь лишь страх и боль. Я отступаю еще на шаг, чувствуя, как холодная стена упирается в спину.

— Не знаю, Рамазан, — отвечаю, стараясь, чтобы голос звучал твердо, хотя губы предательски дрожат. — Это уже не мои проблемы. Я могла бы все это выбросить, но решила, что это было бы неправильно. В конце концов, некоторые вещи довольно дорогие.

Делаю паузу, собираясь с силами для того, что собираюсь сказать дальше.

— Твоя новая жена, наверное, уже подготовила для них место, — продолжаю, чувствуя, как каждое слово обжигает горло. — Разложила бы по новым полочкам твои вещи. Уверена, она создаст для тебя настоящий… уют.

Его лицо искажается от ярости. На мгновение мне кажется, что он ударит меня, настолько сильна волна гнева, исходящая от него.

— Выбросить? — он рычит низким голсом, и я вздрагиваю от этого звука. — Ты бы выбросила мои вещи? Тридцать лет жизни просто в мусорный бак?

Удержаться на ногах стоит невероятных усилий. Мысли мечутся в голове растревоженным ульем: А разве не это он сделал со мной? Не выбросил ли он меня, как ненужную вещь, из своей жизни?

Глава 14

— Нет, я же сказала, что не стала этого делать, — выдерживаю его взгляд, хотя внутри все сжимается от страха. — Я просто хочу, чтобы ты забрал то, что тебе принадлежит, и мы могли двигаться дальше. Каждый в своем направлении. Ты к своему счастью, я — к своему.

Рамазан отступает на полшага, его взгляд скользит по моему лицу, словно он пытается разгадать что-то. Глаза сужаются, между бровями пролегает глубокая складка.

— Что с тобой произошло? — спрашивает он тихо, почти удивленно. — Я не узнаю тебя, Рания. Ты никогда не была такой… холодной.

Эти слова обрушиваются на меня как удар под дых. Он не узнает меня? После того, как сам превратился в чужого человека? После того, как растоптал все, во что я верила?

— Со мной все в порядке, — говорю спокойно, хотя внутри бушует настоящий ураган эмоций. — Просто я больше не твоя жена, Рамазан. И не обязана терпеть твой гнев или подстраиваться под твои желания. Тридцать лет было достаточно.

Вижу, как его лицо темнеет, как будто тень опускается на него. Кадык дергается, когда он сглатывает. Кулаки сжимаются и разжимаются, будто он сдерживает порыв что-то сломать.

— Значит, так? — цедит он сквозь зубы, и каждое слово звенит от едва сдерживаемой ярости. — Решила показать характер? Доказать что-то? Лет десять назад надо было начинать, не находишь?

Десять лет назад? Что он имеет в виду? Что уже тогда не любил меня? Или что тогда я еще могла что-то изменить? От этой мысли внутри все холодеет, но я не позволяю себе отвести взгляд.

— Я ничего не пытаюсь доказать, — отвечаю максимально спокойно, чувствуя, как внутри поднимается собственный гнев, но не давая ему вырваться наружу. — Я просто возвращаю тебе твои вещи. Если тебе неудобно забрать их сейчас, можешь прислать кого-нибудь завтра. Но я хочу, чтобы они покинули мой дом. Сегодня.

— Твой дом? — Рамазан снова делает шаг ко мне, и теперь его лицо так близко, что я ощущаю жар его дыхания на своей коже. Запах кофе и чего-то еще, возможно… алкоголя? Он пил перед тем, как сесть за руль? — Этот дом я построил, Рания. Я за него заплатил. Каждый кирпич, каждая черепица на крыше — всё оплачено мной.

Его слова жалят, как пощечины. Я знаю, что он прав — без него у меня никогда не было бы этого дома. Но это не дает ему права так разговаривать со мной.

— И ты сам сказал, что оставишь его мне, — напоминаю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Или ты уже передумал?

От моего вопроса он резко отшатывается, как от удара. Проводит рукой по волосам — жест, который я видела тысячи раз. Жест, который раньше казался таким родным, таким… его. Сейчас я смотрю на него, как на чужого.

— Нет, я