Королевы и монстры. Яд - Джей Ти Джессинжер Страница 9

– Ну нет же, это симпатяга, о котором я тебе рассказывала.

Видя мой непонимающий взгляд, она продолжает:

– Тот, который явился ко мне на йогу в серых обтягивающих спортивных штанах и без нижнего белья, так что все могли созерцать очертания его великолепного члена.

Я выгибаю бровь, уверенная, что такое бы точно запомнила.

– Ну же! Я тебе сто раз про него рассказывала. У него дом прямо на озере. Триста футов частного пляжа. Компьютерщик. Никаких ассоциаций?

Ассоциаций – ноль, но я все равно киваю.

– Ага. Ставрос. Серые штаны. Помню.

Она вздыхает.

– Совсем не помнишь…

Мы долго смотрим друг на друга через стол, пока я не говорю:

– Насколько рано начинает развиваться преждевременный Альцгеймер?

– Не так рано. Тебе и тридцати нет.

– Может, это опухоль головного мозга?

– Это не опухоль головного мозга. Ты просто… – Она жмурится от напряжения, пытаясь не задеть мои чувства. – Выпала.

Так что наша сплетница Диана была права. Я постанываю, упираюсь локтями в стол и роняю голову в ладони.

– Извини меня!

– Незачем извиняться. Ты перенесла мощную травму. И до сих пор ее переживаешь. У скорби нет срока давности.

Если бы только нашли его тело. Я смогла бы двигаться дальше.

Мне так стыдно от этой мысли, что лицо полыхает. Но неприглядная правда в том, что двигаться дальше некуда.

Самое худшее в случае людей, которые пропали без вести и не были найдены, – это что оставшиеся не могут их оплакать. Они застревают в вечных сумерках неизвестности: не могут закрыть эту дверь, не могут по-настоящему скорбеть и существуют в некоем застывшем лимбе. Как многолетники зимой – оцепенело дремлют в промерзшей земле.

Тебя не оставляют вопросы без ответов. Кошмарные предположения впиваются зубами в твою душу по ночам.

Он умер? Если да, то как это случилось? Он страдал? Как долго?

Он вступил в секту? Был похищен? Начал новую жизнь где-то далеко?

Может, он бродит один по лесу и питается кореньями? Или ударился головой и забыл, кто он? Вернется ли он когда-нибудь?

Список бесконечен. Это односторонняя нелинейная анкета, которую предлагают тебе каждое утро, и она предназначена лишь для тебя. А ответы найти нельзя, потому что для таких, как я, ответов не существует. Только жизнь в анабиозе. Только медленное и неумолимое окаменение сердца.

Но черт меня подери, если я позволю лучшей подруге окаменеть вместе со мной.

Я вскидываю подбородок и твердо говорю:

– Ты пойдешь на свидание с этими серыми штанами.

– Нат…

– Не вижу причин, по которым мы обе должны быть несчастны. Конец разговора.

Какое-то время она прищурившись смотрит на меня, а потом вздыхает и качает головой.

– Мне это не нравится.

– Очень жаль. А теперь пиши своему мальчику-зайчику, что свидание в силе, и доедай обед.

Я эффектно приканчиваю свой салат, как будто у меня аппетит жвачного животного, потому что Слоан как бабушка: ей становится спокойнее, когда я ем.

Наблюдая за моим представлением, она сухо произносит:

– Я знаю, что ты делаешь.

С набитым салатом ртом я отвечаю:

– Не понимаю, о чем ты.

Запрокинув голову, она медленно устало выдыхает. А потом удаляет то, что успела написать в телефоне, и начинает заново. Отправляет сообщение и кидает телефон обратно в сумку.

– Довольна?

– Да. И завтра с утра жду подробного отчета.

С видом главы гестапо она спрашивает:

– Чем ты займешься сегодня вечером, если не будешь со мной?

Мне в голову быстро приходит мысль:

– Побалую себя ужином в «Майклс».

«Майклс» – это небольшое элитное казино с невадской стороны озера, куда богатенькие туристы ходят спускать свои деньги. Стейкхаус находится над казино, так что можно смотреть, как внизу играют в крэпс или блек-джек, и одновременно уплетать неоправданно дорогое филе-миньон. На самом деле на свою зарплату я не могу позволить себе такое заведение, но как только слова вылетают у меня изо рта, я уже предвкушаю удовольствие.

Если Слоан доставляет радость смотреть, как я ем, то мне – как другие люди принимают неверные решения.

– Одна? – спрашивает она. – Люди, которые едят в одиночестве, – психопаты.

– Спасибочки. Какие-нибудь еще блестящие слова ободрения с твоей стороны?

Она неодобрительно поджимает губы, но ничего не говорит, а значит, меня отпускают на волю.

Теперь нужно только решить, что надеть.

Когда я в шесть часов захожу в «Майклс», где-то внутри меня уже разливается приятное возбуждение.

Я взяла такси, чтобы не пришлось садиться за руль, ведь мой план на сегодня – заказать самую дорогую бутылку шампанского в меню (к черту, куплю по кредитке) и как следует нажраться.

Освободив дом от свадебного платья, я почувствовала легкость. Как будто скинула тяжелый груз, за который слишком долго цеплялась. Порывшись в закоулках шкафа, я нашла еще одно платье, которое ни разу не надевала, только без такой жуткой смысловой нагрузки. Красное, шелковое и облегающее, оно выгодно подчеркивает мою фигуру, не слишком при этом усердствуя.

К нему я подобрала золотые босоножки на каблуках и с ремешками, надела несколько тонких золотых браслетов и соорудила небрежную прическу, которая, надеюсь, сойдет за бохо-шик. Немного «Сладкого яда» на губах завершает образ. Кто знает? Может, помада останется на ком-то, кого я встречу в баре.

Я смеюсь от этой мысли, потому что она совершенно нелепа.

Метрдотель усаживает меня за чудесный столик в углу. За моей спиной – гигантский аквариум, а немного справа виден этаж с казино. На ресторан у меня тоже отличный обзор, и в основном тут пожилые пары и несколько молодых людей, которые выглядят так, будто у них первое свидание.

Я заказываю шампанское и поудобнее устраиваюсь на стуле, удовлетворенная своей прекрасной идеей. На публике я не могу быть такой же унылой, как дома: там бы я уже поедала макароны с сыром в компании Моджо и рыдала над старыми фотографиями с помолвки.

Удовлетворение я чувствую целых две минуты, а потом вижу его: он в одиночестве сидит в другом конце ресторана и курит сигару, покручивая в руках бокал виски.

– Ты что, издеваешься?! – бормочу я про себя.

Как будто услышав меня, Кейдж поднимает глаза и ловит мой взгляд.

Воу. Сердце в моей груди тут же провалилось в бездну.

Я одариваю его неловкой улыбкой и отворачиваюсь, ерзая на стуле. Интересно, почему зрительный контакт с этим мужчиной всегда пробирает до самого нутра? Каждый раз, когда я встречаюсь с ним глазами, у меня возникает ощущение, будто он залез мне в грудь и сжимает внутренности в своем большом кулаке.

В разговоре со Слоан я не упомянула