Королевы и монстры. Яд - Джей Ти Джессинжер Страница 47

В его голосе звучит такая тоска, что у меня сердце в груди сжимается.

– Ты мне нравишься таким, какой есть.

– Ты пока плохо меня знаешь.

Кейдж отрывается от моего тела и подставляет его под теплые струи. Стоя у меня за спиной, он выдавливает немного шампуня в ладонь и массирующими движениями наносит мне на волосы.

Это так приятно, что я почти забываю его недавние слова. Почти, но не до конца.

– Ну, тогда начинай рассказывать. Что такого я должна знать?

Шуму воды не удается заглушить его тяжелого вздоха.

– Что ты хочешь знать?

Я несколько секунд раздумываю.

– Где ты родился?

– В Адской кухне.

Я никогда не бывала на Манхэттене и поэтому не особо разбираюсь в его запутанной географии. Но знаю, что Адская кухня не считается особо элитным или благополучным районом.

– И ты ходил там в школу?

Его сильные пальцы массируют кожу моей головы, распределяя шампунь по волосам.

– Да. До пятнадцати лет. Пока не убили моих родителей.

Я в ужасе замираю.

– Убили? Но кто?

В его голосе появляются ожесточенные, озлобленные ноты.

– Ирландцы. Их банды тогда были самыми жестокими в Нью-Йорке. Самыми крупными и наиболее организованными. Моих родителей застрелили прямо перед их мясной лавкой на 39-й улице.

– За что?

– Они не заплатили за крышу. Единственный раз. – Его голос становится мертвенно холодным. – И за это их убили.

Я разворачиваюсь. Положив руки ему на талию, пытаюсь поймать его взгляд – твердый, уклончивый и немного устрашающий.

– Ты там был, верно? – шепчу я. – Ты видел, как это случилось?

У него гуляют желваки. Он не отвечает – просто поправляет лейку душа и наклоняет мою голову под струю, чтобы смыть шампунь с волос.

После напряженной паузы Кейдж продолжает:

– Когда это случилось, я бросил школу и начал работать в мясной лавке.

– В пятнадцать?

– Мне нужно было приглядывать за двумя младшими сестрами. И никакой родни – она вся осталась на родине, когда родители эмигрировали. Они едва говорили по-английски, когда приехали, но были настоящими работягами. Мы не жировали, однако на жизнь хватало… Когда они погибли, главой семьи стал я. Это был мой долг – позаботиться о сестрах.

Я припоминаю его слова, что для него в равной степени обязанность и радость заботиться обо мне. Кажется, теперь я понимаю Кейджа немного лучше.

Он берет кусок мыла и начинает нежно, но тщательно мыть меня, исследуя каждый закоулок, пока у меня не алеют щеки. Непрерывно намыливая меня, он продолжает:

– В мой шестнадцатый день рождения в магазин зашли двое мужчин. Я вспомнил их. Это были убийцы моих родителей. Они сказали, что дали мне время из уважения к утрате, но теперь пора расплачиваться за их услуги. Когда я послал их к черту, они только посмеялись. Заявились прямо в магазин моих родителей и смеялись надо мной. Так что я их застрелил.

Закончив со мной, он начинает намыливать свою грудь. Я гляжу на него, в ужасе разинув рот.

Он продолжает:

– Я знал, кому звонить, чтобы избавиться от трупов. Естественно, это была не полиция. Не только ирландцы поддерживают тесные связи внутри сообщества. Пусть мой отец и не был авторитетом, но его уважали. Когда его убили, один большой человек дал мне знать, что в случае необходимости я могу рассчитывать на помощь.

После этого следует долгая, многозначительная пауза.

– За определенную плату.

– Ты говоришь о Максиме Могдоновиче?

Кейдж бросает на меня быстрый удивленный взгляд.

– Да.

– Мне сказала Слоан.

– Ставросу не стоило об этом болтать.

В этих словах звучит угроза. Мне не нужна кровь на руках, так что я уточняю:

– Я не знаю, это он проболтался или нет. Слоан могла просто посмотреть в интернете. Она мастер в этом деле – искать информацию. Знает кучу всякой всячины.

Кейдж улыбается, разворачивает меня и подставляет под струи воды собственное лицо.

Я как будто порно смотрю. Мыльная пена эротично стекает по его точеным мускулам. Сильные руки гуляют по широкой татуированной груди. Он наклоняет голову и подставляет ее под воду; закрывает глаза и смывает шампунь с волос, так что мне открывается чудесный вид на его прекрасную шею и бицепсы, на мышцы его груди и пресса. А потом он трясет головой, как пес, и брызги летят во все стороны.

Кейдж выключает кран и говорит:

– Ты ей очень предана.

– Она моя лучшая подруга, так что это само собой разумеется.

– Думаешь, у нее есть чувства к Ставросу?

По-хорошему, мой ответ нет. Мужчины для нее как золотые рыбки: очень симпатичные домашние питомцы, но совершенно неотличимые друг от друга и полностью взаимозаменяемые. К тому же стоят недорого.

Но, пожалуй, лучше не говорить это Кейджу, с учетом его пристрастия к отстрелу людей.

С некоторой опаской посматривая на него, я отвечаю:

– Не знаю. Почему ты спрашиваешь?

Он посмеивается.

– Не будь такой подозрительной. Просто интересно.

– Скажем так, она не особо романтична.

Кейдж берет мое лицо в ладони, смотрит на меня, и его губы складываются в ласковую улыбку.

– Я тоже не был. Просто она пока не встретила своего единственного.

У меня пересыхает во рту, сердце заходится. Он хочет сказать, что я его единственная? Но ведь одержимость и настоящая любовь – это совсем разные вещи.

Однако у меня не хватает смелости уточнить, поэтому я меняю тему:

– У тебя опять из плеча течет.

Он опускает взгляд и хмурится.

– Ты хорошо обращаешься с иглой?

Я чувствую, как у меня кровь отливает от лица, но беру себя в руки. Если мне нужно его зашить, придется это сделать.

Я глубоко вдыхаю и расправляю плечи.

– Уверена, я справлюсь.

Он улыбается, увидев мое ужасно серьезное выражение.

– Знаю, что справишься. Ты справишься с чем угодно.

Я сияю от звенящей в его голосе гордости. Представляю, как глупо сейчас выгляжу: смотрю на него и мечтательно моргаю, пока мой взгляд застилают падающие конфетти в форме сердечек.

Мы выбираемся из душа, и Кейдж вытирает нас, аккуратно обсушивает мои влажные волосы полотенцем и еще более аккуратно расчесывает их пальцами от корней до кончиков, чтобы не спутались и не сбились в колтуны. Даже когда я говорю, что в ящике есть расческа, он все равно хочет использовать руки.

– У тебя пунктик на моих волосах, да?

– У меня пунктик на тебе в целом. Твоя задница идет сразу после волос. Или, может быть, ноги? Нет – твои глаза.

Прикинувшись оскорбленной, я возмущаюсь:

– Извините, но