Свет во тьме - Ноа Хоуп Страница 55

Моя Лёля в разорванном в клочья платье, и испачканная грязью и кровью, лежала на засаленном матрасе. Её лицо было мертвенно-бледным, покрыто уродливыми, багровыми синяками и кровоподтёками. Золотистые, шелковистые волосы, которые я так любил перебирать пальцами, были спутаны, слиплись от пота и грязи. А между её раздвинутых ног, навалившись всем своим омерзительным телом, лежал голый мужчина, его задница ритмично двигалась. Рядом с ними, похотливо ухмыляясь и бесстыдно потирая свои отвратительные члены, стояли ещё двое таких же ублюдков.

При моём появлении они мгновенно обернулись на шум. Их похотливые, самодовольные ухмылки сползли с их уродливых рож, сменившись сначала выражением изумления, а затем – страха, когда они увидели меня, стоящего в дверном проёме с дымящимся пистолетом в руке, и за моей спиной – силуэты вооружённых до зубов парней.

– Какого хуя? – выкрикнул тот, что был на Елене, его голос сорвался на визг. Он неуклюже, как тюлень, сполз с неё, его грязный член дёрнулся и начал трясущимися от ужаса руками, шарить рядом с собой по матрасу, явно в поисках оружия. Остальные двое, как по команде, повторили его движение, лихорадочно хлопая себя по карманам и озираясь по сторонам, но было слишком, сука, поздно.

Красная пелена застелила мне глаза. Неконтролируемый гнев, такой силы, какой я не испытывал никогда прежде за всю свою грёбаную жизнь, взорвался внутри меня, сметая все остатки разума, все крупицы самоконтроля. Я начал стрелять в этих тварей, но не насмерть. О нет, было бы слишком милосердным наказанием за то, что они посмели сделать с моей Еленой. Я целился в колени, в пах, в плечи, превращая их в корчащиеся, воющие от боли куски мяса. Каждый выстрел сопровождался моим рыком, полным ненависти.

– Забирайте их! Я разберусь с ними позже! – выкрикнул я бойцам Кирилла, когда три мрази, визжа, как резаные свиньи, и захлёбываясь собственной кровью и рвотой, рухнули на грязный пол.

И наконец, спрятав пистолет за пазуху, я кинулся к моей девочке, тяжело упав на колени перед ней. Глядя на неё в таком состоянии – сломленную, униженную, осквернённую – непрошеная слеза прочертила горячий след по моей щеке.

Я, его мать, плакал. Кажется, впервые за всю свою взрослую жизнь.

– Прости меня, Лёля… прости, родная… пожалуйста, прости… – слова вырывались из моей груди сдавленным хрипом. Голос, который только что отдавал приказы убивать, теперь дрожал, как у мальчишки, от разрывающей душу на части боли, от всепоглощающего чувства вины и испепеляющей ненависти – к этим тварям, к проклятому миру, и больше всего – к самому себе.

Я нежно, почти благоговейно, провёл пальцем по её испачканной щеке, стирая грязь и, кажется, слезу. Но она не реагировала. Её прекрасные, обычно сияющие глаза смотрели на меня – или сквозь – с полным безразличием, как будто она даже не замечала, что кошмар кончился, и это я, её Ник, а не эти животные, которые только что терзали её нежное тело и топтали её душу.

Вина разрывала меня изнутри. За то, что позволил этому случиться. За то, что не смог её защитить, не уберёг, не спрятал от этого дерьма. За то, что снова, сука, втянул её, такую чистую и светлую, в свой жестокий мир. На одно предательское мгновение даже промелькнула мысль, что нужно было просто простить долг Алистера и жить дальше, оставив её в покое, в её мире, где она была бы в безопасности. Но я быстро отогнал эти мысли. Сейчас не время для самобичевания.

Дрожащими руками я разрезал грубые верёвки, которыми были связаны её запястья, оставляя на нежной коже глубокие, красные следы. Затем быстро стянул с себя тактическую куртку и бережно набросил её на Елену, укрывая её дрожащее тело от чужих взглядов и холодного воздуха.

– Прости меня, любимая. – снова прошептал я, приподняв её и нежно прижав к груди, пытаясь согреть её и передать хотя бы частичку своей силы. – Теперь ты в безопасности. Я рядом. Слышишь, Лёля? Я больше никому, сука, не позволю тебя обидеть.

Елена всё так же не реагировала, её тело было напряжённым и холодным в моих руках. Пустота в её взгляде пугала больше, чем любые крики или рыдания. Но я сделаю абсолютно всё, вывернусь наизнанку, продам душу дьяволу, чтобы вытащить её из этого кошмара. Чтобы снова, хотя бы однажды, увидеть в её глазах тот самый, родной, тёплый свет, ту искорку, что делала её моей Лёлей. Чего бы мне это, блядь, ни стоило.

Сквозь оглушительный стук сердца в голове я услышал громкий крик Кирилла и резко, почти рефлекторно, обернулся к нему.

– Suka! Грёбаные, вонючие албанские выродки! Конченые мрази! – он нервно метался по комнате, как разъярённый тигр в тесной клетке. Его огромные руки то сжимались до хруста костяшек, то бессильно разжимались, словно он пытался физически сдержать рвущееся наружу бешенство.

– Твари, – с явным трудом выдавил из себя Селим. Я даже не заметил, как он присоединился к нам. В его обычно спокойных глазах сейчас плескалась неприкрытая ненависть. – Они заслуживают такой смерти, по сравнению с которой ад покажется им райским садом…

– Всё чисто. – произнёс он, заметив, что я смотрю на них. – Здание под нашим контролем. Мы можем уходить. Но Замира здесь нет.

– Я найду его. – прорычал Кирилл, его голос был полон яда и нечеловеческой злобы. Он остановился на мгновение, с такой силой ударив кулаком по обшарпанной бетонной стене, что посыпалась штукатурка и на костяшках выступила кровь. – Я из-под земли его достану, вырежу ему почки и заставлю их сожрать!

– Встань в очередь, Морозов, – процедил я сквозь стиснутые зубы, не отрывая взгляда от бледного лица Елены. Моя жажда мести была не менее сильной.

– А Алёну нашли? – спросил Селим, его взгляд метнулся к Кириллу, который замер посреди комнаты, тяжело дыша.

Морозов очень медленно покачал головой. В его глазах отражалась чёрная ярость. Такая же, как и у меня. Если верить Замиру, Алёна мертва. И Кирилл потерял не просто одного из своих людей; а лишился родной сестры любимой женщины. Мысль о том, как он сообщит эту новость Кате, с её взрывным и непредсказуемым характером, была отдельным кошмаром. Морозов сжал руки с такой силой, что костяшки побелели, и глухой, сдавленный звук, похожий на рычание, вырвался из его груди.

Каждый из нас понимал: это ещё, блядь, далеко не конец. Война с Кастрати не закончится, пока его голова не окажется на серебряном блюде. Пока мы не заставим Замира и каждого из