Любовь и ненависть в наследство - Татьяна Аксинина Страница 16

– Хозяюшка, ты моя! Как же ты похожа на маму! – Он прижимал меня к себе. Он отворачивался, но я видела слезы в его глазах. – Никогда, я не обижу вас с Лилей!

Папа слово свое сдержал. Он не успел привести в наш дом мачеху. Его машина загорелась, когда он шел рейсом из Казахстана. Он сильно обгорел и умер через четыре дня в больнице города Петропавловска, там же его и похоронили.

Опеку нам нами с Лилей оформила двоюродная сестра отца – Лариса. Она с шумом въехала в нашу квартиру. С тех пор у нас начались веселые дни. Лариска имела чрезвычайно общительный и легкий характер, она жила беспечно, не задумываясь о будущем. Гости шли в наш дом косяком. Соседи устали жаловаться на нас. Гулянки продолжались за полночь, квартира ходила ходуном от шумных гостей. Мы объедались вкусной едой. А после гулянок мы с Лариской сдавали бутылки, чтобы купить себе хлеба. Потом Лариска получала зарплату или аванс, или приходили очередные гости, и начиналось очередное веселье.

Лиля росла очаровательной девочкой. Светлые кудряшки ниже плеч, большие распахнутые глаза, красивый пухлый ротик. В ней никогда не было детской угловатости, она росла белым лебедем, а не гадким утенком. Лариска заставляла Лилю танцевать и петь перед гостями. Особой популярностью пользовалась песня «Мурка» в исполнении Лили. Я сердилась, запрещала сестре выступать перед пьяной компанией. Лиля не понимала, что в этом плохого, ей же дарят шоколадки и конфеты.

Лиля была для меня частью той счастливой и беззаботной жизни, которая была в нашем доме при маме и папе. Я могла бесконечно читать ей книжки, рассказывать сказки. Я сама причесывала Лилю, заплетала ее так, как делала мама. Каждый день я рассказывала ей о маме. Большая фотография нашей семьи, сделанная в день моего рождения всегда стояла на моей тумбочке. Осторожно, чтобы не разбить стекло, я брала ее в руки, прикасалась щекой и губами к холодному стеклу. Мама улыбалась мне с фотографии, не зная, что не доживет до следующего моего дня рождения.

Наша квартира при жизни мамы утопала в цветах. После маминой смерти у меня почти все цветы пропали, как я ни старалась ухаживать за ними. Я не понимала тогда, что каждое растение требует индивидуального ухода: одни любят свет, другие – тень, и полив у цветов разный. Когда к нам поселилась Лариска, у меня оставался последний мамин цветок. Я боялась на него дышать. Однажды кто-то из Ларискиных гостей вылил водку в цветочный горшок, мне об этом рассказала Лиля. Я отливала растение водой, поменяла землю, как смогла, но растение чахло. Когда я однажды обнаружила засохший цветок, то с цветочным горшком в руках я выбежала к гостям.

– Кто вылил водку в мой цветок? – кричала я.

– Ну, я! Там была муха. Муха, понимашь? Да чо ты злая така? Подумашь, трава! – здоровый мужик поднялся мне навстречу. – И чо, бить меня бушь?

Я бросила цветочный горшок ему в голову.

– Ах, ты, зараза, получишь у меня!

Лариска была сильно пьяная, она на диване с другим мужиком целовалась, ей было наплевать, что вокруг делается. Этот подонок бил меня, пока я не упала на пол. Я руками, как могла, закрывала голову, а он пинал меня ногами. Кое-как я выползла на лестничную площадку, где меня обнаружили соседи. Они вызвали милицию и скорую помощь. Состоялся суд, и Лариску лишили опеки. Нас с Лилей отправили в детский дом.

Детский дом находился за городом. Высокий дощатый забор окружал облупившееся двухэтажное здание и невзрачные хозяйственные постройки. Нас с Лилей усадили на неудобную деревянную скамью в коридоре. Через приоткрытую дверь доносился визгливый голос заведующей:

– Не приму! Старшую оставляйте, а младшую забирайте с собой. Здесь не семейный детский дом, а интернат! У меня нет младших школьников.

– А у меня документы в порядке, и девочки сестры! Вы обязаны их принять, а дальше жалуйтесь, куда хотите.

Испуганная Лиля прижималась ко мне. Я крепилась из последних сил, чтобы не заплакать и не испугать сестру еще больше. Мне не понравилось в интернате, и я надеялась, что нас с Лилей определят в другое, более приветливое место. Но переругивающиеся стороны пришли к соглашению, и мы с Лилей остались здесь. Немного утешило и примирило с действительностью наличие комнатных цветов в холле первого этажа. «Я буду ухаживать за цветами, и мне будет не так одиноко. Дом страшный, но во дворе есть деревья, на них можно смотреть, их можно потрогать. Главное, что Лиля со мной», – повторяла я себе, пока нас с Лилей вели по бесконечному коридору в новую жизнь.

Воспоминания детства всплывают из памяти, тревожат душу. Если бы я могла вернуться в свое детство, хоть на миг, чтобы приласкать ту жалкую девочку и сказать ей, что будут еще праздники на ее улице. Жизнь моя сложилась не так, как мечталось в детстве. У меня не было, и нет большого достатка, но я считаю себя счастливой. Я научилась радоваться каждому прожитому дню, находить красоту в том, что меня окружает: серебристых капельках дождя на траве, сверкающих самоцветами на солнце; белых снежинках, кружащихся в воздухе; цветущих фиалках на моем подоконнике; желтых листьях, шуршащих под ногами. Но самое большое счастье в моей жизни – это Полина.

Дети рано или поздно покидают матерей. Они должны идти по жизни своей дорогой. Мой долг матери – не мешать ей. Полине скоро исполнится тридцать. Меня беспокоит, что она не создала своей семьи, не родила ребенка. То положение, которое Полина займет в обществе, благодаря ее отцу, поможет ей найти спутника жизни. Я надеюсь, что дочь будет счастлива».

***

Проснулась утром, естественно, в семь часов. «Головка – вава, во рту – кака». Первая мысль: «Как я в таком виде в школу пойду, надо звонить, что заболела». Тихо застонала с отчаяния. И сразу мне на лоб шмякнулась холодная мокрая тряпка. В испуге открываю глаза – я в своей шикарной спальне, на лбу – мокрое полотенце, в кресле у постели сидит Римма. В цветастом халатике, волосы заплетены в косу, лошадиное лицо озабоченное.

– Ой, что вы так рано проснулись, Полина Александровна! Отдыхайте еще.

– А вы что, всю ночь здесь сидели?

– Ну, да. Вам же несколько раз плохо было.

– Я блевала?

– Д-да. Но зачем об этом?

– А что было на обеде? Я спъяну ничего не натворила?

– Нет, что вы, кажется, все было очень хорошо. Ваша помолвка состоялась.

– Что?!