Страж (ЛП) - Андрижески Дж. С. Страница 42

У меня всё ещё не находилось слов, чтобы выразить то, что я чувствовала.

У меня не находилось слов о том, что со мной произошло.

У меня не находилось слов о Джейдене.

У меня даже не нашлось слов о себе.

У меня также не находилось слов о Джоне, или о том, что он, вероятно, сказал бы о случившемся, или о том, насколько он разозлился бы. Чёрт возьми, я даже не начинала серьёзно задумываться о том, стоит ли мне вообще ему рассказывать. Я обдумывала, что я могла бы сделать по-другому в том баре, что я могла бы сказать или сделать по-другому, прежде чем покинуть дом Джейдена.

Я могла бы ударить его, пырнуть ножом, обвинить его.

Я могла бы даже просто спокойно спросить его, что произошло.

Даже сейчас, однако, я в основном соглашалась с этим голосом.

Это бы ни хрена не изменило.

Сейчас я бы не почувствовала себя лучше, независимо от того, что сказал или не сказал Джейден.

Я бы не почувствовала себя лучше, если бы причинила ему боль, сопротивлялся он или нет, или позволил бы мне ударить его стулом или бейсбольной битой, или пырнуть его дерьмовым ножом-бабочкой. Это не стёрло бы этого, так же как океан не стёр ничего сейчас. Ничто из сказанного Джейденом не убедило бы меня в том, что он не сделал того, что, как я знала, он сделал прошлой ночью.

Я не хотела давать ему возможность лгать мне.

Я не хотела слышать, как он лжёт мне.

Я также не хотела слышать, как он говорит правду.

Я уставилась на океан, стиснув зубы.

«Элли… возвращайся. Пожалуйста».

Я покачала головой. Но я пришла сюда не для того, чтобы навредить себе.

Я не сделала ничего плохого.

Ну, во всяком случае, я об этом не знала.

Это тошнотворное чувство не было вызвано отвращением к себе, или стыдом, или чем-либо из того, что люди должны чувствовать в подобных ситуациях. Я не была пьяна. Я находилась в общественном месте. Я была на обычном свидании… или, по крайней мере, я думала, что у меня обычное свидание. Я была взрослой, юридически и во всех других отношениях. Более того, я была почти уверена, что не была бы ни в чём виновна, даже если бы что-то из перечисленного или всё это было иначе.

Так что да, это неприятное чувство было направлено не на меня.

Оно проистекало из более глубокого, менее осознанного места — странно знакомого места, которое я помнила, хотя и не могла сказать, когда именно и из чего именно.

Возможно, это было просто воспоминание о том первом осознании более мрачных реалий мира, с чем каждый сталкивается в тот или иной момент, обычно в детстве. Я тоже сталкивалась с этим в детстве, но, думаю, какая-то часть меня нуждалась в напоминании.

Не все люди хорошие.

Некоторые больны внутри. Некоторые сломлены. Некоторые потеряны.

Некоторые просто грёбаные придурки.

Часть меня боялась, что мир просто наполнен таким дерьмом. Что сам мир и люди в нём стали развращёнными, по сути своей недобрыми, эгоистичными, жестокими, бесчувственными, холодными… по сути своей злыми.

Я не знала, как переварить этот факт.

Если это правда, я не знала, что делать с этой информацией.

Я не знала, должна ли я принять это, попытаться как-то изменить или просто попытаться обойти это. На самом деле, я не могла этого изменить. Я не могла помешать людям причинять вред мне, друг другу или самим себе. Я не могла помешать им лгать об этом. Я не могла помешать другим людям спускать им это с рук или даже вознаграждать их за это.

Я не могла защитить себя, на самом деле.

Я не могла защитить себя от всех.

Не постоянно.

Неважно, насколько я была сильна, или насколько умна, или насколько цинична.

Я поймала себя на том, что объясняю какую-то часть этого своему воображаемому другу или, может быть, просто заверяю (его?), что я пришла сюда не для того, чтобы делать глупости. Мне казалось действительно важным, чтобы он знал, что я пришла сюда подумать, собраться с силами. Может быть, даже решить, что делать, стоит ли мстить и как.

Определённо не умирать.

Я пришла сюда не для того, чтобы умирать. Не сегодня.

«Я понимаю, — присутствие прошептало это, но я почувствовала его облегчение, настолько сильное, что у меня перехватило горло, и мне снова захотелось плакать. — Я понимаю, Элли. Правда. Я правда понимаю».

Его облегчение становилось всё сильнее, пока я стояла там.

Оно обернулось вокруг меня.

Это не согрело меня, не могло согреть, но я меньше чувствовала холод.

Он волновался.

Он беспокоился обо мне.

Я также почувствовала нечто большее. Импульс… чего-то.

Но его облегчение оставалось самым сильным. Оно стало таким сильным, что действительно ощущалось почти физическим, как будто нагревало самые кости в моей груди.

Я почувствовала, что он хочет сказать мне больше.

Я чувствовала, что он силится подобрать слова, может быть, чтобы согласиться со мной, может быть, чтобы поспорить. Может, чтобы дать совет. Может, чтобы отвлечь меня. Может, чтобы сказать мне, что всё наладится… или, может, чтобы сказать мне, что этого не произойдёт. Может, чтобы сказать мне, что я изменюсь, даже если мир этого не сделает.

Может, он даже был прав.

Может, это сделало бы меня жёстче, и меня было бы труднее сломать.

Что бы он ни хотел сказать, он этого не сказал.

В конце концов, он отпустил это.

Я почувствовала, как смысл происходящего вокруг него рассеивается, развеивается как дым, и тепло прочно вернулось в мою грудь.

«Джон придёт, — сказало мне присутствие. — Оставайся там. Не уходи, Элли».

Я поймала себя на том, что киваю, хотя в этой мысли не было никакого смысла.

Джон не придёт.

Джон сейчас спал.

Даже если бы он не спал, даже если бы не было шести часов утра или что-то в этом роде, даже если бы свет только сейчас не поднимался над другой стороной этих скал, где-то на восточной стороне залива Сан-Франциско… Джон понятия не имел, где я.

Он даже не знал, что меня нет дома.

Было действительно чертовски холодно.

Когда я, наконец, вышла из воды, я всё равно сделала то, что сказал мне этот голос.

Я села на песок и стала ждать.

Глава 19. Сталкер

Ревик стоял посреди её спальни.

Он чувствовал себя странно, находясь здесь.

Теперь, после того, что произошло, он чувствовал себя намного более странно.

Он бывал здесь раньше, так что это правда не должно быть странным.

На самом деле, он бывал здесь много раз, начиная с того времени, когда она только получила это жильё. Она жила в этой квартире уже несколько лет, начиная с последних нескольких лет учёбы в художественной школе. Это было частью его работы, частью сохранения её скрытой и живой среди людей, частью наличия планов на случай непредвиденных обстоятельств и запасных мер на случай, если её жизни когда-нибудь действительно будет угрожать опасность.

Так что да, он бывал здесь раньше; конечно, бывал.

Силясь воспринимать это как работу, как то, что он делал исключительно как часть своих обязанностей, он боролся с другим чувством — чувством вуайеризма, чувством чрезмерного вторжения, извращённым чувством, чувством отсутствия уважения, говоря себе, что всё это иррационально.

Она на работе.

Он тоже на работе.

Надо сохранять всё простым и чистым.

У него была связь с ней, прямая и сильная, поскольку сейчас Ревик был намного физически ближе к ней, чем обычно. Он сразу бы узнал, если бы что-то изменилось с её стороны, и задолго до того, как она приблизилась бы к своей квартире.

Часть его света также окружала викторианскую квартиру. Никто не смог бы подкрасться к нему или причинить ей вред, не тогда, когда он здесь.

Но он всё ещё чувствовал… дискомфорт.

Конечно, он был здесь не просто так.

Это не было выдуманной причиной или даже оправданием для того, чтобы сделать то, что, как он чувствовал, какая-то его часть навязчиво хотела бы сделать, даже если у него не было веской причины. Он не просто вторгся в её личное пространство по прихоти или чтобы удовлетворить какой-то свой интерес или любопытство. Он не так часто бывал в Сан-Франциско, чтобы иметь возможность отказаться от проверки определённых мер предосторожности, которые он ввёл в действие.