Возвращение - Галина Дмитриевна Гончарова Страница 72

А царица, оставшись одна, упала на колени перед иконами.

— Господь наш, Творец и защитник…*

*- вольная импровизация автора, не начало молитвы. Прим. авт.

Как-то молиться было тяжеловато.

Мысли кружились и вспыхивали огнями. Обжигали и замораживали одновременно.

Неужели это — за ТОТ грех?

Неужели это расплата?

Глава 13

Глава 10

Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Заболоцкой.

Я сделала все, что могла.

Фёдор меня видел и заинтересовался. Бывшего мужа я знаю. Когда б я ему глазки строила, да хихикала, он бы ко мне мигом интерес потерял. Не нужно ему то, что легко достается.

Ему то подай, что просто так не получишь.

Когда б он от меня отказался и ушел, я бы порадовалась. Но — и в этот раз события не изменились.

Почему я его привлекаю?

Сейчас я могу предположить, что его привлекает моя сила, моя пробужденная кровь. Она его и тогда привлекала, чуял он во мне скрытое, но кровь так и не запела, не проснулась. Фёдор разочаровался, и отослал меня в монастырь.

Может быть.

После смерти любимого я не жила, я существовала. Какая уж тут сила… если и тянул он с меня что-то… много я отдать не могла, не жила я — существовала, угасала. И любимый умер, и ребеночка я потом хоть и смогла зачать, а потеряла…

Сейчас я более привлекательна для Фёдора. Ежели его дядя, боярин Раенский, об отборе для невест царевичевых заговорил… смотрины мне устроил. Сначала он.

Потом царица Любава.

Дрянь мерзкая!

Вот кому бы я зубами в горло впилась, не пожалела. Она заговор устроила, она моего любимого в могилу свела, ее руками все сделано было. А не руками, так задумками.

Что уж теперь…

Тогда я ей подходила как невестка.

Глупая, покорная, спокойная — чего еще желать? Чтобы Фёдор при моей юбке сидел денно и нощно, чтобы мы оба ее слушались. Она это получила. Почти.

Фёдор все же срывался, уходил с Истерманом, с дружками… потом возвращался. А она правила Россой в свое удовольствие. Она и ее семейка.

Твари жадные!

НЕНАВИЖУ!!!

Сейчас я сделала, что могла. Фёдору я по душе пришлась, он меня в палаты тянуть будет. На отбор, в невесты. Так что попаду я, куда мне надобно. Хотя и ненадолго, да мне надолго и ни к чему. Тут уж либо пан, либо пропал.

Царице я, напротив, не по душе. Она все сделает, чтобы Феденьку своего обожаемого от меня отвернуть, другую ему подсунуть.

А и пусть.

Мне главное в палаты царские попасть. А потом… потом я разберусь уже, что делать. Найду тропиночку. Пролезу, гадюкой проскользну, на брюхе проползу. Ничего не побоюсь, ни осуждения, ни проклятия, лишь бы ОН жив был.

Даже не со мной!

Даже сам по себе, но пусть жив будет! Пусть радуется новому дню, пусть улыбается, пусть живет, встречает рассветы и провожает закаты.

Даже если без меня — неважно!

Лишь бы жил!

А я буду дышать одним воздухом с НИМ, оберегать любимого и буду тем счастлива.

Замужество?

Да и пусть его! Прабабушка меня поддержит, отец с ней спорить не насмелится! Обойдусь! На капище уйду! Волхвой стану!

Лишь бы жив был!

Первые шаги я сделала. Посмотрим, к чему это приведет…

* * *

Любава размахнулась, Рудольфусу пощечину отвесила.

Хотела, увернулся Руди, руку карающую перехватил.

— Почто немилость такая, Любушка?

— Ты почему мне правды не сказал⁉ Как вы посмели с Федькой такое утаить?

— О чем ты, Любушка?

— О девке рыжей, красивой такой…

Понял Руди, помрачнел.

— Думал я, Любушка, как беду эту избыть. Думал… было… и знаешь ты, почему так получилось.

После рассказа подробного горестно покачала головой Любава.

Знала, и догадывалась она о причинах, и… кому ж свою вину признавать захочется?

— Так что ж теперь-то, Руди?

— Не спеши, Любушка, да не дави на Феденьку. Все я решу…

— Делай, Руди, ежели что, помогу я тебе.

Рудольфус только кивнул.

Поможет, конечно. В одной они лодке, и много кто еще там, рядом с ними… все утонут, ежели что. Нет у Любавы другого выхода, только помогать.

— Ты мне вот еще о чем скажи! Ты… просила на Заболоцкую посмотреть?

Теперь уж очередь Любавы ухмыляться настала.

— Просила, Руди. Поглядела на нее племяшка, сказала, что кровь в Устинье сильная, старая.

— И ничего более?

— А что еще должно быть? Сил в ней много, светится она вся, ровно яблоко наливное, только сорвать да съесть осталось.

Помнил Руди про девушку, которая Федору помогла. Но ведь… Устинья то? Или нет?

— Не ведьма она? Нет?

— Этого в ней нет.

Руди дух перевел. А про волхвов и не подумал никто из них, даже и мысли не мелькнуло. Не приходит такое-то в голову сразу! Волхвы же!

Роща стоит да, и старуха в ней сидит какая-то. Волхвы — они отшельники, седые, грозные… опасно рядом с ними. А тут боярышня… как ее в таком-то заподозрить?

И мысли не мелькнуло даже.

А кто ж все-таки Федору помог? Но… видел Руди глаза Устиньи. Не стала бы она добром помогать, нет, не стала. Значит, не она.

Ну и ладно. Ему же проще будет.

— А все ж не по душе она тебе, Любушка?

— Не по душе. И Феденьку эта гадина не иначе, как приворожила.

Рудольфус об этом думал. Но…

— Любушка, так ведь и сам мог парень влюбиться, возраст уж такой, что и можно!

— Можно⁈ МОЖНО⁈ Руди, он мне заявил, что эта гадина ему трона дороже!

— Так он покамест и не на троне.

— Руди!!!

— Любушка, ты от меня-то чего хочешь?

— Чтобы ты как-то ее…

— Соблазнил? Не получится.

— Почему же?

Руди только сглотнул. Воспоминания уж больно нехорошие были. Долго он о своем разговоре с Устиньей размышлял. А о соблазнении и не задумался. Какое уж тут соблазнение, когда на тебя смотрят даже не как на мужчину! Как на слизня особо гадкого!

Можно и сил не тратить, не получится ничего. Но царице о том знать не обязательно.

— Пробовал я, Любушка. Надеялся, что отстанет она от Теодора, ан — зря.

— Так что ж теперь⁈ Терпеть все это⁈

— Любушка, ты ведь не пришла бы, когда б терпеть решилась. Что