Возвращение - Галина Дмитриевна Гончарова Страница 66

class="p1">Хоть Настасья и дрянь, да не такая, как Верка. Да, полюбовницей у боярина была, так не по доброй же воле! И гоголем по двору не ходила, и боярыне не дерзила… почти. А что было, так то с отчаяния. Батюшка-то у Устиньи не Бог весть какой красавец. Мало от него девчонке радости.

А приневолит — и не откажешься.

Сейчас Устя это понимала.

Верка — та готова была на купол храма влезть и оттуда орать от счастья, что боярин ее выбрал. Смотрела презрительно, подарки клянчила, наушничала, подличала.

Настасья просто терпела.

За то Устя ей помочь и собиралась.

— Боярышня! Я для вас… что хотите сделаю!

— Спасибо, Настасья. Да есть у меня все, разве с платьями мне поможешь. Такую вышивку, как ты умеешь, никто не повторит, руки у тебя золотые.

Настасья вздохнула.

— Добрая ты, боярышня. Дай Бог тебе жениха хорошего. Царевича-королевича…

Устя поморщилась.

Царевича… дал уже! Отворотясь не насмотришься!

— Али не по норову он тебе? — прищурилась Настасья.

Почему Устя откровенничать решила? Она и сама не знала.

— Мое дело отца слушать. А люб, не люб… что у меня воли, что у тебя.

— И то верно, боярышня. Неуж не люб тебе другой никто? Сестра твоя — та себе милого дружка нашла, а ты, смотрю, нет.

— Сестра?

— Не знала ты?

Устя головой качнула.

Прабабушка говорила про Аксинью, да Устя попросту забыла. Тут все одно к одному и легло. Батюшка приехал, прабабушка уехала, потом боярин Раенский с визитом… теперь вот, все подворье на ушах стоит. Платья шьют, суетятся… Аксинья и из головы вылетела.

— Я и не подумала. Говори, что знаешь?

Настасья тоже таить не стала.

— Знаю. Встречаются они малым не каждый день, на сеновале.

— Ох, Ксюха!

— Вроде как до бесчестья у них не дошло. Но Егор…

— Егор тоже знает?

— Тут такое дело, боярышня…

Настасья рассказывала честно.

Конюх Егор ей люб был давно. Только вот он холоп, она холопка, над ними боярская воля. Куда тут денешься. А потом еще люба она оказалась боярину.

Егор тогда чуть с ума не сошел, Настасья его кое-как утешала. Говорила, что натешится с ней боярин, да и выкинет. А коли сейчас попробовать у него игрушку отбить — пропадут они оба.

Егор умом все это понимал, а сердце-то не каменное!

Вот и бегала к нему Настасья, боялась, что любимый натворит что-нибудь… а бегать-то как? Скажет кто боярину, что полюбовницу он с конюхом делит — обоим головы бы не сносить!

Приходилось таиться, да по сторонам оглядываться.

Вот, в одну из ночей Настасья и заметила Аксинью. Которая точно так же кралась, оглядывалась — и направлялась на сеновал.

Какая бы женщина устояла?

Настасья исключением не оказалась. Егор ее в ту ночь не дождался, Настасья занималась более важным делом. Подсматривала и подслушивала.

Как она поняла, Аксинья и Михайла…

— КТО!?!

Устинье чуть дурно не стало.

— Михайлой она его зовет, боярышня.

— Оххххх…

— Никак знаешь ты его?

— Волосы светлые, глаза зеленые, высокий…

— Глаза не видела, темно было. А волосы светлые и высокий. И вроде как из царевичевых ближников он, сам говорил.

— Он…

— Боярышня?

Устя дышала. Ровно и размеренно.

— Ты… уффф говори, Настасья. Уффф… Слово даю, уфффф, молчать буду. Уфффф… Дурной то человек…

Настасья только головой покачала.

Чудит боярышня. А и то, коли сестра с каким поганцем свяжется, тут всем достанется.

— Он ей рассказывает, как любит. И она ему тоже. Целуются иногда. А вот до греха плотского у них вроде и не дошло. Она бы и не против, да он останавливает.

— Сволочь. Уфффф…

— Может и так, боярышня. Встречаются они не так, чтобы часто, но раз в пять — десять дней увидятся обязательно.

Устя медленно кивнула. Сердце чуточку успокоилось, черный огонь внутри больше не обжигал.

Ах ты ж мразь такая!

Что ж ты с моей сестрой-то делаешь⁈ Ненавижу, Жива-Матушка, как же я его НЕНАВИЖУ!!! До крика, до безумия, до черной волны, которая застилает разум, стоит только ту последнюю ночь вспомнить — и вой к небу рвется, ровно волчий.

Не спущуууууу!

Не прощууууу!

И за сестру — тоже спрошу!

— Как Михайла на подворье к нам попадает — знаешь?

— Нет, боярышня.

— Настя… вот что. Три рубля хочешь? На обзаведение?

— Хочу, боярышня.

— Узнай, как он на подворье попадает. Попроси Егора своего поглядеть за Аксиньей, и сама постарайся. А за мной не пропадет.

— Я вам и так отслужу, боярышня. Вы нам с Егором жизнь спасли.

Устя коснулась руки холопки.

— За то, что я сделала, Настасья, ты со мной полностью расплатилась. Я тебе должна.

— Поговорю я с Егором. Они уж дней шесть не виделись, со дня на день должны.

— Хотела бы я их застать. Раньше, чем батюшка…

Настасья задумалась.

— Не знаю, боярышня. Я с Егором поговорю, а дальше — только молиться и останется.

Устя кивнула. Можно и помолиться. Но Михайла…

Аксинья…

Да что ж она, дурочка, не думает ни о чем⁈ Он же… она же…

Матушка-Жива, да что ж это делается-то⁈

* * *

— Боренька, нельзя нам сегодня. Разве что рядом полежим…

— Маринушка моя. Мне с тобой всегда радостно, русалочка моя.

Царица Марина опустилась на кровать.

— Хоть побыть рядышком.

Борис тоже вытянулся на кровати, притянул супругу к себе.

— Ребеночка от тебя хочу, Маринушка. А лучше двоих или троих.

— Я ведь говорила, Боренька, не лгала тебе изначально. Я у матушки одна получилась. В роду нашем бабы поздно созревают, поздно рожают, но и старятся тоже поздно. Рожу я тебе еще… подожди чуточку.

— Буду ждать, сколько скажешь. Только сына мне подари. Или дочку, с такими же глазищами, как у тебя.

— Подарю, Боренька. Бог даст, и двоих подарю, и троих. Может, и мне на богомолье съездить? Ты поедешь в один монастырь, ну и я тут, рядышком?

— Расставаться с тобой не хочу. Даже на день, даже на час. Уж сколько лет вместе, а я без тебя сам не свой делаюсь.

Царица приподнялась на постели скользнула губами по губам…

— Я на пару дней, Боренька. Помолюсь, да и вернусь. Пожалуйста!

— Ну коли просишь…

— Отпустишь?

— Ждать буду.

— Любый мой….

Губы скользили по мужскому телу.

— Нельзя ведь.