По щучьему велению, по Тьмы дозволению - Евгения Преображенская Страница 6

Впрочем, думал так Емеля без злобы. Жизнь его была светла и весела, судьба не озлобила. Не изведал он ни холода, ни голода, ни горя. Не заслужил он у себя в деревне большого уважения, но на праздниках ему всегда были рады. Поёт хорошо, пляшет — душа компании!

Как тогда, так и теперь женщины были к нему ласковы. Разве что в последние дни жаловались на речной запах от тела, на рыбий привкус губ. Но так он и не предлагал им целоваться.

Единственное, на что мог пожаловаться богам Емеля, — так это на скуку. С самого детства хотелось ему чего-то эдакого, диковинного, необычного. Всегда казалось Емеле, что он не на своём месте, а достоин лучшего.

Миновали осеннее равноденствие и праздник Урожайной луны, когда увидел Емеля башни и маковки Речи. Не зря столицу назвали белым градом. Крепость и дворцовые палаты были выложены из белоснежного камня.

На фоне синего неба и золотых садов казалось, что терема сияют, словно волшебные. Емеля так залюбовался, что не заметил, как дорогу ему преградила стража. В руках — бердыши острые, на головах — шапки синие с перьями, на плечах — плащи.

— А ну стой! — гаркнул один из воинов. — Кто таков, откуда и зачем?

— Вы не слышали обо мне? — удивился парень больше их глупости, нежели незнанию. Как можно смотреть перед собой и не видеть, что к тебе на печи прикатили? — Емельян Филин я. Еду к царю-батюшке с письмами от народа.

Он бросил к ногам стражи мешок.

— А чего верхом? — спросил второй стражник, почесав затылок. — Не положено в городе верхом.

Емеля нахмурился, но затем в глазах воинов приметил знакомое выражение. Никак, божок Квасура тут был замешан.

— Гуляете, что ли? Празднуете? — по-доброму рассмеялся Емеля.

— Царевна наша совершеннолетие встречает, — объяснил первый стражник. — Женихи понаехали. Не до писем твоих царю-батюшке!

— Так и я жених! — обрадовался Емеля. — Чем я, по-вашему, не жених? Молод, красив, умён и силён!

Он ловко соскочил с печи и, хлопнув себя по рукам, по ногам, закружил в задорной пляске. Но стражников представление не впечатлило. Они только пуще рассердились.

— Какой ты жених? — скривился один из них. — Босой, нечёсаный, рубаха на тебе драная! Вор огородный… Шут царя Гороха!

— Принцы заморские, витязи могучие даже улыбки нашей царевны не удостоились, — вставил другой стражник. — Витария Несмеяна только рыдает без конца. Вчера как начала, так и не прекращает.

— Значит, я именно тот, кто ей нужен! — воскликнул Емеля. — Я не витязь и не принц, я рассмешу и утешу.

— Проваливай отсюда, свинья деревенская! — принялись браниться стражники.

— Ах, так… — Емеля погрустнел.

Он помнил, что щучечка просила не баловаться колдовством. Но как попасть во дворец и выполнить обещанное, если два грубияна на пути стоят?

— Ладно, уговорили, не хотите по-доброму, будем по-иному, — прошептал Емеля. — Что захочу, то по воле щуки получу. А ну сделайтесь теми, кто вы есть. Служите мне, свиньи городские.

В тот же миг оба стражника обратились здоровенными хрюшками. Бердыши попадали на дорогу, плащи повисли, колпаки с перьями так и остались на головах. Емеля расхохотался: очень уж смешное зрелище было.

Парень снова залез на печку и пустился дальше. А хрюшки за ним поспешили. Вскоре их стало не двое, не трое — вся дворцовая стража шагала следом за печью, покачивая перьями на колпаках и похрюкивая.

Слуги, которые видели это зрелище, падали от смеха. Веселился и Емеля. Он вынул дудочку и принялся наигрывать на ней нечто похожее на боевой марш, который запомнил из своего сна.

Вот и сбылось вещее! Едет могучий полководец Емельян Филин на боевом «коне», а за ним вся его армия шагает! Хохочет люд вокруг, аж слёзы из глаз, веселится сам предводитель. Лучше уж так, чем головы рубить да кровь проливать.

По щучьему веленью отворились тяжёлые врата царской крепости. Емеля оставил своего верного кирпичного «скакуна» у дворцового крыльца, взял с собой только письма и дудочку. Под хрюканье поросячьей свиты он поднялся по ступеням и беспрепятственно вошёл в палаты.

Босой, простоволосый деревенский парень оказался в пиршественном зале среди гостей, разодетых в шелка и парчу, в меха, драгоценные камни, и замер. Умолкли и все собравшиеся, распахнув рты от удивления.

У Емели в глазах зарябило от яркости. Потолки и стены были расписаны цветными красками: замысловатыми узорами, деревьями и травами, оленями и птицами. Столы ломились от яств: лебедей, гусей в яблоках, подносов со сладостями и кувшинов серебряных с питьём.

Во главе пиршества на высоком золотом троне сидел царь-батюшка — величавый и белобородый, как сам бог Неба. А рядом с ним — ну богиня Солнышко в лучезарном венце на рыжих косах.

Подняла царевна на Емелю очи, и содрогнулось сердце парня от жалости. В голубых глазах юной красавицы стояли слёзы, щёки раскраснелись от рыданий, а розовые губы, наоборот, побледнели. Как будто не рождение своё праздновала царевна, а погибель.

На миг Емеле вдруг стало стыдно за свой смех дурацкий, за убогий наряд, даже за свою потешную свиту. Вот уж и правда — шут царя Гороха: рубаха зелёная дырявая, ноги босые в пыли дорожной, волосы гребня не видали много дней.

Хорошо хоть умылся утром, искупался. Да и повидаться он должен был там, у реки, кое с кем, прежде чем во дворец идти. Лучия передала Емеле с собой подарочек для царя-батюшки.

Но время подарков настанет позже, а пока Емеля прошептал волшебные слова, широко улыбнулся и взмахнул руками. Его дудочка подпрыгнула в воздух и сама собой заиграла.

Под эту музыку парень обернулся вокруг себя, топнул каблуком. На ногах его вдруг сафьяновые сапоги оказались. Рубаха переменилась на новую шёлковую. Кудри — волос к волоску легли.

— Привет тебе, царь-батюшка! — провозгласил Емеля и низко поклонился. — Меня зовут Емельян Филин. Я пришёл свататься к царевне Витарии.

— А что ты, Емельян Филин, можешь предложить царевне? — усмехаясь в бороду, поинтересовался царь. — Что у тебя есть за душой? Или в деревенскую избу без печки заберёшь мою единственную